Перед ужином – а обед, чтобы не мешать сытостью работе, в Бетлеме не подавали – была прогулка во внутреннем дворе. Моросил дождь, наставляемые втягивали головы в плечи и шагали гуськом вперед, сначала вправо, потом, по воплю брата в сером, разворачивались и шли влево. Перед Брендоном ковылял, припадая на левую ногу, юноша с безумным взглядом и густыми кудрявыми волосами. Лицом он напоминал мечту художника, а остальное будто нелепо приставили ему от тощего бродяги. Иногда он оборачивался и многозначительно грозил Брендону тонким пальцем музыканта, певуче растягивая «доооо Самаааааайнааааа умреооооошь». Это действо, вероятно, должно было способствовать укреплению духа.

Брендон сжал зубы, выпрямил спину и шел в строю безумных так, как шел бы по улицам города в университетской мантии. Не опускай взгляд. Не опускай голову. Упадешь – не будет сил подняться.

Едой начало пахнуть задолго до ужина. В огромном чане серое варево с кусками рыбешки напоминало помои. Запах рыбы витал на острове постоянно, но в некоторые часы становился невыносимым. Одним из занятий наставляемых была чистка рыбы, которую потом отправляли вялить. Рыбачили только братья, доверять лодку безумным было бы сумасшествием. Брендон понимал, что его любовь к рыбным блюдам почти уничтожена.

Необходимость изучить окрестности и рыбный промысел отвлекала от безнадежных мыслей. Следующим утром, прежде чем пройти к своей комнате переписчика, он долго поправлял сапоги напротив площадки, где грузили мешки с рыбьей требухой. С кухни привозили тележки, содержимое вываливали в мешки, мешки завязывали и оставляли на деревянном помосте. Туда же привозили кварц в сундуках из металла. Он был слишком опасен, чтобы ссыпать его в мешки.

За грузами подходили дюжие братья, которые цепляли их к крюкам по два, и они начинали свое путешествие на материк. Четыре ослика шли по кругу и крутили кабестан. Говорили, будто лучший овес идет осликам, худший – наставляемым. Там, за пеленой тумана, в который уползали мешки с рыбой и с камнем, – свобода. Надо лишь незаметно нырнуть в мешок с рыбой и не задохнуться на полпути. Иначе тоже станешь удобрением для королевских полей. Какой бесславный конец! Хоть в чем-то и идиллический.

* * *

На четвертый день одинаково серой бетлемской жизни Брендон испугался, что стоит закрыть глаза, поддаться отупляющему жужжанию слов брата Жоана – можно вправду очнуться через четыреста лет. План казался все более невыполнимым, голова – тяжелой, а внимание – рассеянным. Если наконец не сделать то, что собирался, силы покинут окончательно, кварц разъест душу до неясной тени. Останутся только руки, чтобы каллиграфически выводить черные буквы унылых историй о правильных людях. Тот, кто идет путем добродетели, неуважаемый брат Игнациус, никогда бы не построил такое чудовищное…

Колокол за окном прервал мысленный диспут и заставил Брендона резко сесть на узкой койке. Сегодня за окном светило солнце. Кто знает, когда еще будет погожий день? Без солнца план не сработает. Брендон искренне жалел, что он не ши и не сможет, если что, разгонять тучи.

– Вы так взволнованы, друг мой. Видимо, решились? – участливо спросил сосед.

– Да, – ответил Брендон.

– Тогда принесите мне нож. Остальное будет в ваших руках. Хотя, учитывая нашу маленькую хитрость, правильнее сказать, руке.

Брендона передернуло от мысли о том, на что он согласился. Но будь такое возможно, он бежал бы отсюда даже без головы. Если некоторые без нее учатся, опытный магистр мог бы научиться и преподавать.

На завтраке магистр Бирн задумался о том, как будет отвлекать брата Жоана, и не заметил, как доел кашу. «Привыкаю», – ужаснулся он, глядя на аккуратно пустую тарелку.

В скриптории мерно скрипели перья и неслись слова о добродетели. Брендон придумал свой план, когда увидел, как слева от него трудится бородатый, но абсолютно лысый человек. На носу у него блестели две круглые линзы, они потихоньку сползали, если он слишком сильно склонялся к пергаменту. Переписчикам не позволялось бездельничать и болтать попусту, но обмениваться инструментами и советоваться брат Жоан не запрещал. Если делать это тихо, не заглушая чтение «Светоча разума».

В большие окна солнце заглядывало до полудня. Брендон переписывал историю некоего Уго, который, имея одну жену, завел в соседней деревне вторую и был задавлен конем пьяного барона. Барон же упал в реку и утонул. Выжил в этой истории только конь, наверное, потому что был трезвым и неженатым.

Лысый коллега рассматривал то, что у него получилось, и щурился от слишком яркого света. «Самое время», – подумал Брендон и нарочно поставил кляксу на пергамент. Теперь он был обязан взять один из перочинных ножей и счистить это безобразие.