Мгновения тянулись. Скрипел кабестан. Стучали копытами по деревянному настилу ослики. Брендон присоединился к тем, кто рассовывал по мешкам рыбные остатки из кучи. Потом дождался, когда мохноногий серый трудяга втащил очередную телегу с этой пакостью. За ее высоким бортом, скрывшим несколько готовых мешков, можно было нырнуть в один, наполовину заполненный рыбой, и притаиться. Детина, который занимался погрузкой, мощный человечище с оловянными глазами, прицепил его к крюку и теперь цеплял остальные. А этот должен был протащиться по земле шесть футов, прежде чем, соскользнув с края скалы, повиснет на крюке над водой. Брендон выбросил из него часть рыбы, но не настолько еще похудел на овсянке, чтобы его почти сто восемьдесят фунтов стали незаметным довеском. Только бы мешок выдержал!

В темноте и тесноте Брендон почувствовал, как задыхается. Его окружала скользкая вонючая дрянь, полотно царапало, а правая рука на каждое покачивание мешка отзывалась болью. Сейчас ему отчаянно хотелось заорать, чтобы его вытащили. Чтобы не умереть, сорвавшись в морскую воду в этом мешке, как в ловушке. Как же человек на самом деле слаб, когда его коснутся настоящие испытания!

Он пытался выровнять дыхание, несмотря на рыбный дух, и думать об Эшлин. О том, что выбора нет. О том, что шанс на удачный побег у него один к семи, и это много. А потом дышать стало резко легче. Морской ветер холодил тело, но выдувал проклятую вонь. Мешок, покачиваясь, двинулся вперед, к берегу. Внизу отчетливо слышался плеск волн, Брендону даже показалось, что они соревнуются, какая допрыгнет до канатной дороги. Пусть даже и так. Остался последний рывок, там, когда мешок бросят на крестьянскую телегу. Чтобы выбраться. Без кварца мысли казались такими резкими, будто Брендон не спал три дня и наконец выспался. Покачивание в мешке было бы даже приятным, если бы не теснота, от которой свело все тело.

А потом раздался треск. Это произошло так быстро, что Брендон едва успел осознать. По боку пролегла светлая полоса, и в прореху хлынули рыбьи потроха. До берега было рукой подать, но мешок не выдержал. Брендон извернулся, отчаянно пытаясь схватиться за расползающееся полотно, он даже повис на мгновение, болтая ногами в пустоте, но на одной руке долго не удержишься, пальцы неумолимо соскальзывали.

С хриплым криком магистр Бирн сорвался с каната в воду.

Огонь доедал последние стебли тростника у самой воды. Дым щекотал ноздри горькой приправой к поражению. От маленькой ежевичной ветки, проклятой колючки, вот так пропадает весь выращенный куст.

Вернувшись и обнаружив обрушенный грот, Горт выместил свою ярость на тростнике и жалел, что камни не могут гореть. Он говорил с Рианом Доэрти о происшествиях за время его отсутствия, кивал и считал про себя до ста и обратно, сглаживая поднимавшийся внутри жар. Благослови небо тех, кто придумал эти шерстяные темные мантии. Броня воина Дин Ши, готовая принять удар каменного кулака, не была готова к ударам изнутри. К столь огненной ярости. Когда Горт Галлахер подходил к дому, он будто поймал в правый рукав болотный огонек – так пылала броня под одеждой.

Сейчас Горт сидел в пустой комнате, заперев дверь на ключ и не зажигая ни единой свечи. В темноте. Только Кристалл на шее и узоры на теле вспыхивали синеватым светом в такт биению сердца. А колотилось оно быстро.

Потом он резко вытянул руку вперед, и сорвавшийся с пальцев огненный шар подпалил в камине дрова, вспыхнувшие разом. Достал обсидиановую шкатулку, вынул оттуда Кристалл с тростником и сжал его в ладони так, что острые края оправы врезались в кожу, оставляя капли крови. Он сидел, смотрел на огонь и криво улыбался. В совсем темных сейчас глазах плясали блики пламени. Губы едва шевелились, но можно было расслышать, как он повторяет нараспев:

Душа твоя остается со мной, беги не беги.Во сне, наяву и в шуме лесном услышишь шаги.Для ветра нет на земле преград, спеши не спеши,Тебя он догонит, мой младший брат, беглец без души.

Кровь быстро впитывалась в поверхность Кристалла, а зеленые всполохи внутри обрели красноватый отсвет. Горт закрыл глаза, и голос его стал жестче. Ректор точно знал, что где бы ни был сейчас Гьетал, он его слышит. В этом мире так самонадеянно бежать туда, где каждое дерево или ручей может стать слугой неприятеля.

Горт не сомневался: Гьетал помнит, что ши не тратят время на пустые угрозы. Что слова никогда не остаются словами. Когда беглеца преследует тот единственный страх, что есть у подобных ему бесстрашных – страх за других, – его надо подкормить, как мелкое пламя.

* * *

Облезлые, зато яркие вардо пэйви подъезжали к очередному городку. Пришло время ярмарок – от Осеннего Равноденствия до Самайна их множество, и пэйви со своими песнями, плясками, гаданиями и вещицами на продажу были нарасхват. Самое время заработать на зимовку.

Осень была еще солнечна и многоцветна, как юбка танцовщицы. Но по утрам тянуло стылыми предзимками, а вечером темнело рано, с темнотой приходил холодный ветер и неясная тревога. Предчувствие Самайна.