Эти способы Брендону абсолютно не нравились. Грабить людей и нагло просить монеточку он не смог бы, даже погибая от голода. С улицы все еще доносились отголоски «Зеленых рукавов», слепой мучил балладу и уши окружающих.

– Скажи мне, Финн, а слепой певец у вас получает деньги за то, чтобы замолчал?

Финн радостно хрюкнул и залился громким смехом:

– Да, голос дурной, не повезло. Зато громкий, в любой толпе слышно! Даже в базарный день.

– А надо громко, верно?

– Очень! А то кто ж услышит, что ты там под нос бормочешь? Еще подумают, что проклятие! Но это тоже идея, можно потом просить деньги за то, чтобы снять… но тут, если промахнешься, побить могут. Попадется такой бык несуеверный…

Брендон отставил опустевшую миску, дождался, пока Финн прервет речь, чтобы вдохнуть, выпрямился, упершись руками в край стола, набрал воздуха во всю мощь преподавательского голоса и начал балладу о ярмарке в Скарборо. Когда он закончил – слушали все. Даже три объемистые женщины вышли с кухни и старуха заглянула со двора.

Брендон закончил куплет и насладился тишиной. Юный Финн смотрел на него круглыми от восхищения глазами и – молчал.

– Я в последнее время был так слеп, что сыграть слепого смогу не глядя. Достаточно громко для песни на улице?

– Да… – тихо ответил Финн, – будь я проклят, с таким твоим голосом нам полгорода подаст!

Брендон задумался, считать ли эти слова комплиментом.

* * *

Когда небо покраснело, принимая за горизонт уставшее днем солнце, Эшлин наконец позволила себе присесть у костра. Ей было совестно сидеть, пока пэйви вокруг суетятся, носят воду, готовят похлебку на костре, чинят одежду. Но сейчас огонь горел, еда варилась, Алекса пекла лепешки на нагретом камне, вкусно пахло чабрецом. Привычно оглушенная пестрой толпой и шумом, Эшлин пробралась к Гьеталу и села рядом, протянув к костру озябшие ладони. Он выстругивал из дерева очередную детскую безделушку. Птички получались как живые. То и дело подбегали дети попросить новую игрушку.

– Если сердце с кем-то далеко, то тревогу не забегаешь, а забегаться можешь, – сказал Гьетал. – Сядь и послушай. Я тебе этого сразу не сказал, ты, пыли наглотавшись, едва себя помнила. А теперь пришло время.

Эшлин передернула плечами и напряглась. Старейшина выглядел расслабленно, но и серьезно. Что еще может быть хуже? Самайн приближается. Брендон далеко. Горт готов убивать.

Сильные пальцы сжали ее предплечье.

– Не пугайся. Это спасло нас с тобой, но я не хочу, чтобы ты из-за неведения попала в беду. Мой отец любил говорить: только дурень не думает о том, что будет, когда он прибежит туда, куда несется. Прежде чем мы перейдем черту, за которой понадобятся все возможные силы – а черта близка, – я хочу, чтобы ты узнала о том, почему камень тебя слышит.

Эшлин замерла, боясь дышать. В повисшей тишине было слышно, как галдят на другом конце становища дети, трещат в костре дрова, кто-то зовет: «Линди, неси миски ваши с братом».

– Почему? – одними губами произнесла она.

– Что для тебя значит имя Ноирин?

– Одна из рода моей матери. Умерла до моего рождения. У нас говорили «гордая, как Ноирин». Но мне о ней не рассказывали большего.

– Она была дочерью фоморского короля. Когда-то ши и фоморы пытались заключить мир, и она стала женой Дуэйна из семьи Ясеня. Не всем старейшинам была эта идея по нраву. Я не знаю, как оно было на самом деле, но брат Ноирин явился через пять лет к нашим берегам, чтобы отомстить за то, как унизили его сестру. Ноирин погибла в этом большом сражении, но остался жив в семье Ясеня ее сын. Долго боялись, чтобы он не унаследовал буйного нрава и каменного сердца, и он стал одним из филидов, чтобы даже не прикасаться к оружию. И все же, время от времени, в семье появлялись те, кого слышат камни. Это чужая сила. Если черпать из этого источника, он даст тебе многое, но сожжет тебя. Рожденные камнем не имеют сердца.

Эшлин так близко склонилась к костру, что взлетающие искры едва не касались прядей, выбившихся из‑под платка. Долго молчала, прежде чем ответить:

– Поэтому у меня дурная судьба?

– Поэтому так думали. Ты чем-то похожа на Ноирин. Но судьбу ты творишь сама. И она творила сама.

– Если я и обращусь в камень, то только в тот, что упадет на голову Горту Проклятому.

– Я слышу его. Он тянется к нам. Я не знаю, сколько осталось времени.