Он запел балладу Томаса Лермонта о стихотворце, встретившем в холмах девушку, красота которой заставила его онеметь. И пока он смотрел, как девушка поет, танцуя среди цветов, и, повинуясь каждому взмаху ее руки, те вытягиваются к небу и распускаются огромными сверкающими лепестками, ощутил, как тело его превращается в стебель.

Сколько же всего люди успели придумать о ши… но, встретив одну из них, Брендон понял, как далеки домыслы от правды. Чтобы свести с ума, порой не нужна магия. Достаточно любви. И вот ты уже превращаешься в безумца, в нищего, в эпического идиота, который думает, что может победить сильнейшего мага Дин Эйрин.

Звякнули монеты, но не в брошенной на землю шапке. Они были частью украшения. «Пэйви», – угадал Брендон по едва различимым сквозь повязку ярким оборкам юбки, по быстрому веселому говорку. А потом одна из них задержалась напротив, заслонив собой солнце, и склонила голову, приглядываясь. Тут же, ловко отодвинув шапку с деньгами поближе к ногам Брендона, чтобы улов не украли, вперед выскочил Финн.

– Что стоишь слушаешь, а монету не кладешь? Глаз на наш с отцом заработок положила? Ты иди, иди дальше, он твоих плясок не увидит! На королевской службе зрение потерял! А хочешь послушать лучшие песни, так снимай ожерелье свое. Ой, люди вы дикие… дырки в монетах делаете! Это сколько пирожков с печенью купить можно!

Пэйви легонько отстранила его, не дослушивая, и одним летящим движением оказалась рядом с магистром. Он не успел шевельнуться, как почувствовал прикосновение горячих пальцев и легкий аромат нагретых солнцем трав. Брендон понял, что точно сходит с ума, потому что знал этот запах и это тепло, что растекалось по коже, будто от солнечных лучей. Магия ши. Магия Эшлин. Магия любви.

– Что он с тобой сделал? – прозвенел над самым ухом ее голос, и в нем послышалась незнакомая ей до того металлическая ненависть.

– Ничего. Не бойся. Эшлин… – Брендон обнял ее одной рукой, второй приподнимая повязку. Та, которую он шел освобождать с боем, стояла перед ним – босоногая, в пестрой юбке и медных бусах. И по-прежнему без Кристалла. Но главным было, что она уткнулась в плечо, прижалась и замерла, слушая, как бьется рядом его сердце. А он не мог поверить, что это не наваждение, лишь коснулся губами ее лба.

– Не трать силы, со мной все в порядке. Это… маскировка.

– Больше я тебя не отпущу. Даже если против нас встанет все фоморское войско.

– Значит, придется разбрасывать камни вместе? – улыбнулся магистр.

Финн понял, что это надолго, и деловито подобрал шапку с деньгами, пока его чувствительный «отец» не остался от сантиментов без заработка. Пэйви посматривали на Брендона с Эшлин, но не мешали. Понимали.

– Сначала плющ, потом камни. Сначала надо отправить Горта туда, где ему самое место, – отозвалась Эшлин, а потом, с недоверием проведя пальцами по щеке Брендона, будто опасаясь, что он все же хитро скрывает увечья, спросила: – И когда же ты хотел рассказать мне, что у тебя есть сын?

От того, чтобы стянуть повязку совсем, магистра остановила только мысль, что фальшивого слепца могут побить, а с ним и мальчишку. Но он не мог не улыбаться, глядя на ту, к которой не опоздал.

– Раньше я еще не знал, что он у меня будет. А еще не знал, что тебе так идет наряд уличной танцовщицы.

Под руководством Эремона и Ласара, задававших поочередно вопросы о подробностях снов и обрывков воспоминаний, Эдвард и Эпона вспомнили из того кошмара о пещере кое-что еще. Ласар светился от гордости, впервые участвуя в перекрестном допросе, хотя никто из студентов не понимал, что это допрос.

– Была чаша, – вспомнила Эпона. – Я видел… Нуаллан видел ее, пока не надели мешок на голову. Медная чаша, на ней фигуры подняли руки, словно в ритуале.

– Чаша друидов, – кивнул Эремон. – Объединяет силу четырех начал. По легенде, раскалывается, если произнести над ней великую ложь, но трещина зарастает вновь, услышав важную правду. Она хранится здесь, в Дин Эйрин, и я не слышал, чтобы ее как-то использовали.

– И еще что-то было. Блестело… нет, не помню, – загрустил Эдвард. – Но я вспомню! И вам всем расскажу.

– Если история повторяется, нам лучше бы держать чашу и что-то еще, что вспомнит студент Баллиоль, при себе, – заметил Эремон. Он уже писал бумагу. – Ласар, сходи в хранилище. Забери чашу и принеси ее нам сюда.

Ласара не было около получаса. За это время студенты успели съесть пирожки, Эдвард добросовестно перечислить все возможные блестящие предметы, пришедшие ему в голову. Очередная идея вызвала интерес:

– Мог быть нож. Или меч.

– Тогда уж серп, по традиции друидов, – заметил Эремон. – Его использовали, чтобы срезать растения в ритуалах, но, разумеется, могли и убить им человека. В обвинениях Даймонда Неспящего это звучало впервые. Но именно поэтому серпы, предположительно попробовавшие человеческую кровь, тогда уничтожили – переплавили. Сохранился ли хоть один, мне неведомо. Разумеется, изготовить новый несложно, и я узнаю у окрестных кузнецов.