Староста вцепился в пояс Кхиры так, что она едва не рассыпала соль дурной приметой, но удержала все же, возмущенно обернулась. Снаружи кричали. Кажется, пришлые взялись гоняться за девицами, которым не повезло выскочить из подожженных домов прямо на них.

– Нельзя, – объяснял староста, – нельзя выходить, девонька. Только дом спасет, а лучше круг начертанный. Мне так еще дед объяснял, а ему – его дед. Это все знают. Рябину-то на окнах проверьте! – возвысил он голос.

Жена старосты, седая, быстрая, изнутри поспешно обводила углем сени, тянула кривой круг до печи, на которой попрятались дети. Аодан трижды проклял того рыжего, который сделал его на сегодня скорее обузой, чем бойцом. Хоть на печи с детьми сидеть, весь толк. Топор, конечно, можно взять. Да, топор. И если кто-то из этих войдет сюда – получит холодное железо прямо в голову. Тогда и не важно будет, каким местом он ши.

– И что, – воинственно спросила Кхира, – помогал круг-то? Или кому не помог, тот ничего уже не рассказал, а? Так и будем сидеть? Сколько их там… три, четыре?

– Шестеро, – ответил Аодан. – Оружные.

Его беспокоило молчание стоявшего рядом Эдварда. Он даже тревожно заглянул другу в лицо – тот напряженно размышлял о чем-то.

Староста обвел взглядом полностью вычерченный круг, тщательно подвешенную сушеную рябину, детей на печи, мрачных сыновей за спиной, жену, обнимавшую двух невесток, гостей-студентов. Кивнул старшему сыну:

– За меня остаешься. Остальных береги.

Взял тот самый облюбованный Аоданом топор и шагнул за дверь прежде, чем кто-то успел открыть рот. И одновременно с ним шептавшийся со старшей невесткой старосты Эдвард прыжком вылетел в окно, выходившее в огород. Зацепился кружевами, но это его не остановило. Уже из-под окна донесся его крик:

– Я пошел всем сказать! Потом объясню!

И на этом словно прорвалась сгустившаяся пелена ужаса. Кхира понеслась за старостой со своей миской соли, старший сын прихватил вилы, двое остальных побежали к поленнице.

Разбойники не ждали сопротивления вообще. Ближайшему размалеванному, как раз тащившему отчаянно сопротивляющуюся девчонку к чужому сараю, досталось от старосты сзади обухом топора по темени. Его еще хватило, выпустив девчонку, развернуться, потянуться к ножу – и щедро получить соли в лицо, а потом, не успев проморгаться, сбоку – снова обухом.

– Ко мне в дом беги, – велел девчонке староста. Кхиру он больше не пытался останавливать. А когда завидевший бунт второй разбойник кинулся к ним, его тут же встретили двумя поленьями выступившие из темноты сыновья старосты. И стало ясно, что по домам уже особенно никто не сидит – сбегаются крестьяне кто с чем, и жены бегут помогать мужьям, прихватив ведра с водой, а то и мотыгу. Вот начали тушить горящий дом.

А над деревней несся звонкий голос Эдварда:

– Люди, люди! Не надо надеяться на круг! Я ваш принц, и я вам говорю, это никакие не ши! Клянусь короной Далриат! Это разбойники! Мы подвергнем их правосудию!

Круг злых и мрачных крестьян с тяжелой и острой утварью и их воинственных жен навел нападающих на мысль, что Дикая Охота не сложится – или сложится, но не для тех. Уже прыгнул в седло их главный в шляпе с облезлыми зелеными перьями, последовали за ним прочие, забыв напрочь об оглушенном на пару старостой и Кхирой товарище, и последним неловко бежал тот, кому досталось поленьями по пояснице. Но тут подлетел со стороны горящего дома еще один всадник, он засмеялся – и с его вскинутых рук рванулось алое пламя, взвилось крылатой тварью с оскаленной мордой, раскинулось над пожаром: дом обрушился едва ли не пеплом, всадник расхохотался. За ним виднелся еще один, поотставший, ветер раздувал длинные волосы – женщина, видно. Крестьяне шарахнулись – алый жар, казалось, тянулся к лицам, к волосам. Всадник снова захохотал и вскинул руки. Даже Кхире и Эдварду стало не по себе.

И увесистый камень из самодельной пращи с размаху влетел ему в грудь, почти опрокинув с коня. Лиловое пламя растаяло в вечернем воздухе. Разбойники верхами рванулись прочь из деревни.

Аодан опустил пращу – точнее, вышитое полотенце – и рявкнул:

– Горманстон! Ты рехнулся такое творить?! Чтоб тебя…

Он посмотрел вокруг и добавил:

– Связать его надо. Понежнее – герцогский сынок все же. Но принц вон разрешает, так что ничего.

Разбойники тем временем уже почти поравнялись со вторым всадником. Всадницей. Та поднялась в стременах и словно замахнулась на них обеими руками. Показалось? Нет, ее руки и вправду засветились в темноте, свет упал на лицо, на волосы, которыми играл ветер.

– Мавис! – изумилась Кхира.

– Красотка какая! – восхищенно присвистнул младший сын старосты.

Вправду сейчас Мавис, выпрямившаяся, как воительница древности, изображенная на одном из витражей Дин Эйрин, и в свете собственной магии казалась красавицей. Кхире даже показалось, что она видит, как губы подруги произносят коронное «Нахрен!». У каждого свой боевой клич.