Листья становятся землей, чтобы над ней могли подниматься цветы.

Никто не уходит насовсем. Я буду с тобой. В шорохе трав. В голосе ветра. В сиянии звезд. В плеске воды.

Я буду с тобой, пока существует этот мир.

Слушая ровный и уверенный голос, который провожал ее, она наклонилась и хотела коснуться губами губ Брендона, но ее Кристалл с легким треском разлетелся крошевом стекла, и его свечение погасло.

Эшлин молча осела на камни и повалилась на бок, уткнувшись лицом в руку магистра. Последнее, что она успела почувствовать, – как его пальцы неуверенно касаются ее щеки.

Снова теплые.

Весна в этом году наступила рано и дружно, южный ветер принес теплые дожди, которые смыли снег в два дня, оставив радостно дышащую землю и словно умытое солнце. Урожай по всем приметам ожидался невиданный.

Впрочем, Брендон мог бы вообще не заметить весну за ректорской суетой. Ему так и не удалось выдвинуть на эту должность впереди себя Риана Доэрти – алхимик немедленно сказался больным, пожилым и усталым, так что ученый совет единогласно выбрал нового главу. Теперь каждый день ректора Бирна начинался с докладов коменданта и горы писем. Он открывал окно, чтобы птичий щебет и теплое солнце оживляли кабинет, не давая ему погрязнуть в делах. Как же ши правы – надо учиться видеть мир, отрываясь от своих о нем мыслей, вдыхать его, пробовать на вкус, ощущать телом, заставляя себя немного замедлить привычный круговорот дел.

Отдельной стопкой лежали бетлемские дела. Брендон исполнил обещание, данное Гаю Невиллу, графу Кенту, – его жуткие эксперименты со смелыми выводами о природе и наследовании магии превратились в книгу, и эта книга будет изучаться в Дин Эйрин на одном из экстраординарных курсов. Брендон планировал поехать в Бетлем, показать книгу автору. Тем более что он написал королю огромную записку о необходимости преобразовать эту лечебницу коренным образом, поскольку все, происходящее в ней, никак не служило излечению и исправлению. Король дал разрешение. Любопытно, что возглавить эту огромную работу согласился профессор Тао.

Отложив очередное прошение герцога Горманстона об обжаловании исключения его сына и наследника Фарлея, Брендон решил, что пора прогуляться по саду. Этого хотелось так остро, что корпеть за бумагами становилось невозможно.

Первые цветы, лиловые крокусы, уже поднимались над бурой прошлогодней листвой. Пахло мокрой землей, как самой жизнью. Казалось, сам воздух стал легче, нагретый мартовским солнцем. Совсем скоро праздник Весеннего Равноденствия – Дин Эйрин радостно к нему готовился.

Брендон увидел жену у края пруда. Эшлин вела рукой по ветви орешника, будто гладила собаку, и казалось, что ветка сама льнет к ее ласке. Даже ожидая ребенка, она не потеряла легкости и изящества в движениях. Профессор Аль-Хорезми утверждал, что ее здоровье даже более чем в порядке, матушка Джи уверенно обещала, что родится девочка.

Все было хорошо. И свадьбу их благословил сам король. И праздник вышел чудесный. И Эшлин сразу нашла себе занятие – казалось, что с тех пор, как она взялась за этот сад, даже листья стремились вырасти быстрее, чем обычно, а травы, которые она проращивала дома, поднимались маленьким морем всех оттенков зеленого.

Но Брендон не мог забыть то, что произошло в пещере ферна, между дубом и ольхой. То, что вернуло ему жизнь и взяло с Эшлин честную плату.

«Жизнь за жизнь, – сказал тогда Гьетал. – Она отдала за тебя свою жизнь ши. Но ей осталась жизнь человека – ваша на двоих. Вы проживете ее вместе и вместе уйдете из мира».

Теперь он пытался и не мог представить себе, как жил бы, узнав, что теперь ему придется полностью отказаться от магии, от Университета, от жизни, к которой он привык. Он боялся спросить. Ему было страшно узнать, что улыбка Эшлин – лишь маска, а за ней кроется тоска по дому, по брату, которого увел домой Гьетал, по родителям. По силе, наполняющей слова песни магией. Эшлин много пела, но теперь ее песни оставались лишь мелодией. Она не могла бы заставить сосновое полено прорасти или увядший цветок расправить лепестки.

Эшлин услышала его шаги и оглянулась с улыбкой:

– Брендон, ты должен изобрести амулет невидимости. Иначе сейчас сюда снова кто-нибудь прибежит с глупым вопросом, и ты вынужден будешь считать муку для праздничных пирогов.

– Вот его я в этот амулет и превращу. Чтобы шел и рассказывал всем, что я уехал в столицу. Еще вчера.

Он подошел и обнял Эшлин, вдыхая по-летнему сладкий запах ее волос. Она ответила на объятие.