– Эдвард, ты упал, – пробасил он, как будто это нуждалось в подтверждении. – Зато с девушкой познакомился. Красавица, – он рассмотрел Эшлин с ног до головы.

– Это и есть мой друг, как вы могли понять, – вмешался Эдвард. – Он Аодан, Аодан Брегон. Старинное имя, слышали?

«Огонь. Судья», – мысленно перевела девушка. Ей нравились значения. Имена, как и цветы, должны были нести значения. Вот имена Эдварда при всем своем звонком и пестром многословии значения для нее не несли. Она назвала бы его Кэйлин – «щенок». Или Тиджернак – «дитя лорда». Тогда имя было бы им, а он – именем.

– А это Эшлин Ежевика, и она издалека, – продолжал Эдвард-Кэйлин-Тиджернак, – как ты мог заметить. Зато особый талант. Это ее сам магистр Бирн привез!

– Ну и ничего, я тоже из маленького города, – пробасил Аодан. – Если кто будет обижать, позови меня. А если девчонки станут задаваться… ну, в смысле леди – подружись с теми, кто не будет, да и все.

– Преувеличиваешь, дружище. У нас, Эшлин Ежевика, тут нечто вроде равноправия золотого века. Лев лежит рядом с ягненком, деревенский парень учится вместе с принцессой, примерно так.

Эшлин не очень хорошо понимала, о чем ей говорят, но улыбалась – оба юноши выглядели милыми. Не слишком умными, возможно, но милыми.

– А что ты делал на ясене? – все же спросила она. – Ты смотрел на птиц? Или делал оберег от гадюки?

– Нет-нет! Ой, про оберег от гадюки я еще спрошу, я такого не слышал. Видишь ли…

На Эшлин обрушился сверкающий водопад слов, из которого выяснилось, что некий профессор Тао из «той самой империи Мин за морем, откуда чай и фарфор везут», крайне жестоко и ужасно высмеял Эдварда, и теперь тот хочет… нет, не отомстить, конечно же, просто пошутить. Для этого было припасено ведро воды, и оставалось водрузить его над дверью беседки, где означенный профессор погружался в некое состояние сна с открытыми глазами и выходил всегда освеженный. По плану Эдварда и Аодана ведро должно было опрокинуться на профессора Тао, освежив его с ног до головы. Чистой водой, конечно же, ничего худшего!

– Просто Аодан тяжелее меня. Я лез по ясеню на беседку, пока без ведра. Но что-то покосилось. Поэтому хорошо, что без ведра.

– Давайте я залезу, – Эшлин оценила ясень и беседку. – С ведром. Это, конечно, если у вас можно так шутить над старшими. Я еще не знаю ваших обычаев.

– Нужно, – сказали оба юноши, – а если что, мы скажем, что это мы придумали. Неужели влезешь?

* * *

Брендону не удалось быстро вырваться из цепких лап Ученого Совета. Риан хотел разделить на всех ответственность за отказ герцогу Горманстону в магическом будущем его сыночка. Рядом так нетерпеливо, будто его за дверьми ждал десяток непредсказуемых ши, постукивал сапогом по полу ближайший друг Брендона – Финнавар Дойл. Он последний месяц не вылезал из северной башни, колдуя над своим, как его успели прозвать, «гробом вечности». Профессор Дойл мечтал создать артефакт, способный заставить человека вспомнить всю жизнь, начиная с рождения. Риан ворчал, что Финнавар сейчас-то не может запомнить расписание, куда ему вспоминать что-то из младенчества. Только Брендон понимал тягу друга к созданию вещи, способной обмануть время. В ремесле проще: создал шедевр, одобренный мастерами, и сам стал мастером. В магической науке сложнее – создай то, не-знаю-что, докажи коллегам, что оно важно, и тогда, может быть, войдешь в историю.

На обсуждение испытания Фарлея Горманстона, судя по взъерошенным волосам и блестящему взгляду, профессора Дойла вытащили прямо из «гроба». Странно, что он только хмурился, но все еще не рассказал Брендону о том, что его так волнует. Неужели получилось?

Однако посторонние беседы были отложены в сторону. Целитель все еще приводил Фарлея в чувство, а перед рядами скамеек вышел ректор Горт Галлахер. Он всегда носил наглухо застегнутую черную мантию и терпеть не мог украшений. Даже положенную по рангу для торжественных случаев цепь с подвеской надевал только во время визитов сюда посланцев короля. Он умел двигаться практически бесшумно и статью напоминал аристократа, хоть никто и не слышал, чтобы ректор Галлахер хвастался титулами или родней. Впрочем, это не помешало ему стать одним из королевских советников.

– Господа, до меня донеслось, что вы не можете прийти к согласию относительно юноши, который прибыл сегодня утром.

– Почему же, – поднялся со скамьи Риан, – испытание пришлось прервать, и это дурной знак, ректор Галлахер.

– Вы суеверны, друг мой? – Горт Галлахер бросил взгляд на все еще бледного и бессознательного герцогского сына. – Разве предчувствия – не плод вашего воображения? Или мастер алхимии вдруг стал мастером предсказаний?

Риан обиженно запыхтел, однако перечить ректору – верный способ потерять почетное и хлебное место.

– Магистр Бирн может рассказать, что видел, когда наблюдал за испытуемым. Мы храним магические знания от тех, кто не готов их постичь. И мы обязаны говорить правду, сколь бы родовитый отпрыск почтенного семейства ни явился перед нами!