В следующий момент они одинаковым жестом потянулись правой рукой к груди. Только Горт сжал в ладони чуть светящийся синим Кристалл в оправе из серебряных листьев плюща, а пальцы Эшлин сомкнулись в пустоте. Его Кристалл мерцал, выдавая беспокойство. Но что это? Изумление или все же тщательно скрываемая ярость? На этот вопрос не было ответа.

– Надеюсь, ты оказалась здесь добровольно, а не стала еще одной жертвой вероломства Гьетала? – Горт указал на один из стульев у камина, предлагая сесть. Его голос был заботливым. Как у отца.

– О чем ты? Старейшина Гьетал справедлив и добр! – Эшлин подошла к камину и вздрогнула, когда увидела, как легко вспыхнул в нем огонь от одного прикосновения. Отблески пламени делали черты лица Горта острыми. Он все еще улыбался, но глаза его оставались холодными.

– Об этом позже. В любом случае твои ноги промокли, их надо согреть. Эшлин, дочь Каллена, верно? Пока я кое-что тебе расскажу. Ты ведь слышала лишь о том, что мое сердце – как фоморская скала, а душа темнее торфяной топи?

Эшлин нерешительно застыла у кресла, будто оно могло пленить ее, но ответила впрямую. Здесь не спасла бы любезность.

– Я слышала о смерти Уны из рода Березы. Она обвинила тебя на совете старейшин, а через день ее Кристалл был разбит.

Горт поднял кочергу и подоткнул поленья подальше от решетки.

– Садись, Эшлин. Если ты боишься, что я убью тебя, то мне не составит труда это сделать, даже если ты зависнешь в воздухе. А говорить лучше сидя и в тепле.

Он говорил быстро, и в его голосе Эшлин чудился тревожный шелест осиновой листвы. В осиновой роще легко подкрасться, шорох шагов не слышен за мягким трепетом. В большом разговоре легко спрятать правду, она будет лишь еще одной парой слов.

Как поверить, что Горт, имя которого успело стать ругательством, стоит здесь. И до него можно дотронуться рукой. И говорит с ней вместо того, чтобы убивать. Это все равно что встретить поющую скалу на берегу фоморского моря.

Горт уселся в кресло напротив, но смотрел он не на Эшлин, а в огонь. Наверное, научился этой страсти к саламандрам от людей. Время от времени он поигрывал током воздуха, направляя к огню легкий сквознячок. Пламя от этого дрожало, то притухая, то снова показываясь из-за поленьев. Что ж, перед Эшлин ему незачем было скрывать свои возможности.

– Уна, – поток воздуха получился таким мощным, что огонь разгорелся еще сильнее. – Гьетал обещал обменяться с ней Кристаллами на середину лета. Наша история на троих о любви и предательстве, достойная баллады, но я не бард. Мне досталась судьба жить в изгнании и дарить людям крупицы наших знаний. Они так любопытны… но мало знают о своем мире и почти ничего о других. Я не надеюсь, что ты поверишь мне, – горькая нотка слышалась в таком же ровном, высокомерном тоне, – но здесь как старейшина Университета, который теперь можно назвать моим родом, я хочу защитить тебя. Как память о доме, которая так глубоко укоренилась, что выкорчевать ее невозможно.

– Защитить? Поэтому ты сказал, что человека по имени Финнавар Дойл убили ши?! Но нас здесь всего двое. И я его не убивала. – Эшлин понимала, что боится, а когда она боялась, то ее пробирала злость. Кто-то из рода прекрасен и нежен, как цветок, а другой уродился колючим. Исколешься, пока обломаешь…

– А ты дерзкая, дочь Ежевики, – усмехнулся Горт. – Но если здесь оказалась ты, что помешает прибыть еще кому-то? Врата были закрыты, но почему… эта тайна не поддалась мне и за четыреста лет. Лучше я скажу невероятную ложь, чем инквизиторы начнут рьяно проверять всех в Университете и вытрясут из кого-нибудь душу вместе с признанием. Меня им не раскрыть. А о тебе я не знал. И даже предположить не мог.

– Ты слышал, что говорят здесь о ши? Какие-то ужасы!

– Объясню, но в другой раз. Сейчас не время и этого разговора.

Горт тяжело вздохнул и опустил голову, разглядывая сапоги, к которым прилипли листья из сада. Его черные волосы из-за седины выглядели темно-серыми, будто кто-то почистил очаг и выбросил на снег ведро сажи. Эшлин поняла, что мучило ее все это время. В этой полупустой комнате нет живого. Ни венка, ни паттерана, ни раскрытой книги, ни брошенной на стул накидки. Идеальный порядок.

– Ты ведь ученица магистра Бирна?

– Да, – Эшлин очень хотелось забраться в кресло с ногами и обхватить руками колени, но так с опасными родственниками не разговаривают.

– Проследи, чтобы он не увлекался идеями Дойла. Эта давняя глупость довела до беды. Не хочу, чтобы то же самое случилось с Брендоном Бирном, иначе здесь останутся преподавать лишь старики и пустозвоны.

– Но ты же сказал, что Дойла убил ши!

– Его убил бред, который он нес в последнее время. Каждый, кто посмел посягнуть на тайны времени, сходит с ума рано или поздно.

– Но не сам же он…