В предпраздничный день разноцветные ленты пучками лежали и висели по Университету – бери сколько хочешь. Венков много не бывает. Венки дарили друг другу, делали для себя, украшали ими стены, высокие подсвечники, деревья, ворота. Ленты, которые останутся лишними, будут ввязаны в большой сноп в женской одежде, что усадят во главе длинного стола по правую руку от ректора – Матушка Осень, так звали студенты этот сноп.

Эшлин даже не пошла с Эпоной и Кхирой в лес за ветками, орехами и поздними цветами – ее дар делать венки оказался важнее. Она лишь заметила, что студенты знают: ветки резать бережно, смазывать нарочно взятым с собой варом, не топтать лишнего, не бросать сор. То же самое говорили детям ши, отправляя их готовить праздники. Только ножи у ши были не стальные, а бронзовые.

– Эшлин, подружка, пойдем, старшие пришли, потом доплетешь! – позвала из-под окна Кхира. – Я себе сама сделала, посмотри! Криво, да? Зато мой!

На черных кудрях девушки набекрень сидел кривоватый венок из колосьев, на одно ухо с него свешивалась щедрая гроздь калины.

– А правда твой, – честно ответила Эшлин. Если бы ши надела такой венок, это означало бы ее желание сказать окружающим: «Я честна и щедра, как дар земли, я непроста и весела, как алая калина». Хорошие слова. И темные глаза Кхиры под золотым с алым венком казались больше и ярче: – Тебе очень идет.

Старшие ждали в саду, где Эшлин познакомилась с Эдвардом Полведра и Аоданом. Им полагалось выглядеть мрачными и грозными, но невдалеке сколачивали столы для праздника, пахло тестом и медовым взваром, доносилась музыка – и всем слишком хотелось улыбаться от праздничного предвкушения, старшим в том числе. Их было четверо. Высокий и крепкий опрятный парень, чем-то похожий на Аодана. «Не будь он магом, наверняка стал бы подмастерьем у кузнеца, – шепнула Кхира, – ручищи-то какие». Худой и остроносый, болезненного вида юноша, чьи руки и рукава были выпачканы чернилами даже в предпраздничный день, когда никто не учился. Хорошенькая и изящная, красивее, наверно, даже Энии, девушка в очень подходящем ей венке из шиповника поверх легкого головного покрывала. И еще одна, черноволосая и загорелая, в ярком платке, из-под которого на лоб падали жесткие длинные пряди, с веселыми глазами, увешанными браслетами и кольцами руками, и босоногая. Эшлин уже говорили, что так выглядят пэйви – кочевое племя, объездившее, должно быть, весь мир в своих видавших виды расписных фургонах-вардо, умеющее, как никто, петь, плясать, лечить лошадей и видеть будущее. В вардо рождалось немало детей с магическим даром, но в университет они попадали редко – пэйви не любили жить среди чужих. С другой стороны, профессор мантики матушка Джи происходила как раз из этого народа, и именно она стала добиваться, чтобы самые талантливые юноши и девушки из вардо все же учились.

Эшлин не хотелось общаться с пэйви только потому, что она опасалась их хваленой проницательности. Как знать, вдруг босая гадалка поймет, кто перед ней.

– Ну вот что, золотые мои, – улыбаясь, заговорила как раз пэйви, явно самая бойкая и нетерпеливая из четверки. – Нам бы вас попугать, да ректор не велел, а магистр Бирн вдвойне не велел. Встаньте-ка, поглядим на вас. Меня называют Нелли Ворона, моя названая сестрица – Монгвин Сэвидж, а с нами Коннор Донован да Вернон Фокс. А ваши имена мы знаем.

Первокурсники, знакомые и незнакомые Эшлин, встали кружком, и взгляд темных смеющихся глаз Нелли Вороны остановился на ши так, что ей захотелось отойти за плечо Аодана или Эпоны. Эния тем временем наклонилась к Кхире, шепнула довольно громко: «Монгвин Сэвидж – это единственная дочка барона Сэвиджа, я ее видела в замке Горманстон. Видишь, а дружна с пэйви. Старый барон их ненавидит». Еще какие-то девушки по виду из знатных семей закивали – видно, общая сплетня.

– Вот вам первое испытание, на всех, – продолжала Нелли. – Всякий маг знает, что снаружи – не внутри, лепесток – не плод, глаза – не сердце. Посмотрите на нас и угадайте – кто из нас четверых скоро станет инквизитором, кто целителем, кто мантиком-гадателем, а кто останется при Дин Эйрин, да не потому, что хорош? Говорите, кто как думает, ну!

Фарлей Горманстон несколько брезгливо подал голос первым:

– Ясно же, что ты мантика, как все твоего племени. Что тут думать?

Нелли засмеялась, засмеялись и другие старшие.

– Ты поспешен, юный лорд, – мягко сказала Монгвин Сэвидж, – легко было понять, что в вопросе кроется подвох. «Часто» не равно «всегда». Не все пэйви гадатели, не все гадатели пэйви. Кто еще попробует?

Фарлей что-то раздраженно пробурчал себе под нос, но грубить баронессе не стал. Эния подвинулась к нему, зашептала на ухо, отвлекая.

– Нелли не может быть ни целительницей, ни инквизитором, – сказал Аодан, подумав. – Женщин в инквизицию не берут, а целителями пэйви быть запрещено по их закону. Я знаю, у нас в городе табор останавливался каждый год.

– А ты прав, – улыбнулась Нелли, – наши лечат только своих. Если людей, конечно. Вот животных можно чьих угодно – хоть коней, хоть собак. Еще кто что угадает?

– Ты хорошо размышляешь, но надо еще и уметь наблюдать, – добавил похожий на подмастерье кузнеца Коннор. – Соединить одно с другим – и выйдет хороший маг.