Казалось, Эшлин в тот день разучилась дышать – так часто воздух замирал в груди, и голова от этого шла кругом. Прежде чем ее накрыло осознанием, почему именно эти слова звучат дольше, чем Брадан их произносит, и остаются рядом, как иней на траве в вечер Самайна. Это и правда заклинание. Она сначала продолжила слова, лишь потом осознав до конца, что сделала.

– Пока горит огонь, льется вода, дует ветер и хранит твердость камень?

– И пока глаза мои видят звезды, – закончил он, глядя ей в глаза и улыбаясь, как будто только что вспомнил строчку давно слышанной где-то и забытой песни. Значит, они клялись так же.

Эшлин растерялась. Это было слишком неожиданно. Обычно эту клятву произносили торжественно, перед родителями и старейшинами в торжественно украшенном саду после заката с сотнями зажженных огней. Но кто знает, как это у людей?

И разве что-то шло неправильно?Горящий огонь у них был.И звездное небо.И ветер в кронах деревьев.И вода под обрывом.

Огонь, небо и ветер точно видели и слышали и не такое.

– До тех пор сердце Эшлин из рода Ежевики будет принадлежать тебе, а твое ей.

По лицу Брадана снова пробежала тень растерянности – как будто он не ожидал ее последних слов. И это было странно – ведь слова клятвы не менялись веками.

Но уже через мгновение Брадан, словно очнувшись, снова притянул ее к себе и осторожно поцеловал в губы. Эшлин ответила. Почему прикосновение к губам отзывалось во всем теле? Почему хотелось прижаться к Брадану так, чтобы граница между ними стерлась, как превращаются в одно цветы, перемешанные в паттеране?

Когда она наконец вдохнула, то прошептала, стараясь скрыть смущение:

– Мы точно запомнимся звездам. Не помню ни в историях, ни в сказках, чтобы кто-то делал это так быстро.

Брадан отстранился с виноватым видом.

– Я не должен был тебя целовать, пока… – кажется, его мысли в голове столкнулись, и он запнулся. Но он продолжал обнимать ее так, как будто она могла ускользнуть. – Эшлин, мне нужно вернуться и принести то, зачем я пришел сюда. Учитель меня ждет, а Луна не может замереть на небе, как бы я этого ни хотел.

– Почему не должен? Разве клятву дают не затем, чтобы больше не думать, когда хочется стать ближе? Я не хочу, чтобы ты уходил. Даже просто за дверь.

– Клятву? – Он непонимающе нахмурился, но потом уверенно кивнул: – Я клянусь, что вернусь к тебе, что бы ни случилось, по ту сторону мира или по эту! И тогда я снова буду держать тебя за руки и не отпущу до конца времен.

Нежно и пристально разглядывая ее раскрасневшееся от пламени костра лицо, Брадан снова попытался убрать непослушные медные пряди.

– Погоди, – он отпустил ее на мгновение, чтобы достать из холщовой сумки затейливо украшенную медную фибулу. Хоть она и служила иным целям и создавалась совсем для другого, но сейчас он легким движением руки подхватил ею мягкие кудри Эшлин, закрепляя на затылке. Только небольшой непослушный локон пушился у виска.

Она провела ладонью по неожиданной заколке, ощущая металл и камень под пальцами. Тогда еще подумала, насколько душа у человека странная, совсем не похожа на Кристалл, надо будет рассмотреть, из чего она состоит. Ведь по изображению души можно разгадать многое. Хитрый. Не дал разглядеть. Впрочем, после клятвы у них будет много времени на то, чтобы разгадывать символы.

Эшлин зажмурилась. Ей стало страшно. Будто она шла на цыпочках над пропастью и знала, что теперь только в руках Брадана ее жизнь, и он, если что, поймает – или нет. Но не останавливаться же сейчас. После клятвы под небом и перед огнем. Клятвы, разнесенной ветром по двум мирам – миру ши и миру людей.

Она медленно сняла с шеи Кристалл в оправе из листьев ежевики и повесила Брадану на шею. Кристалл на мгновение засветился, и в нем отразилось напряженное лицо хозяйки. А может быть, это был просто отблеск костра. Она не знала, как это должно быть – ей не приходилось до того отдавать душу Хранителю. Хранитель ведь чаще всего один на всю жизнь. Бывало, конечно, что вдовы героев выходили замуж, что женились вдовцы – но обычно это было иное, они создавали союзы с друзьями детства. Не бьющиеся в груди саламандры – ровное и ласковое горение домашнего очага.

– Моя душа теперь всегда с тобой… – прошептала она. Ей очень хотелось сказать «не разбей», но это звучало по-детски и глупо. Поэтому просто молча смотрела и почувствовала, как по лицу катятся слезы.

Интересно, а мама плакала, обмениваясь Кристаллами с отцом? Нет, наверно. Вот отец мог бы – от радости и волнения. Ши не считали проявления чувств недостойными. Это мама любила умеренность во всем.

Брадан смотрел изумленно. Если бы Эшлин могла прочесть его мысли, то узнала бы, что он не ожидал такого подарка, но еще менее он ожидал слез встреченной им в лесу девушки, самой красивой из виденных им в жизни. Сейчас он мимоходом думал еще, как странно будет ему носить такое девичье и при этом явно очень дорогое, изумительной работы украшение. Лучше будет его надежно спрятать, а после возвращения отдать Эшлин обратно. Но не сейчас.

Он протянул руку, вытирая ее щеку, как вытер бы свою, только бережнее.