Брендон снова зажег лампу. Ему во многих местах приходилось нагибаться, проход был чуть ниже его. Зато в ширину в нем могли бы спокойно разойтись трое. Эшлин смотрела на тени, заплясавшие по стенам, и угадывала в них очертания птиц, знакомых людей и ши, гор, деревьев. Камень со всех сторон давил теснотой и неясной угрозой. Эшлин было жутко, и страх этот с каждым шагом все сильнее стискивал голову – будто обручем, будто предчувствием. Хотелось повернуть назад. Откуда-то пахло сыростью и болотом.

Вдруг Брендон, теперь шедший первым, резко остановился и присвистнул от удивления. Проход впереди расширился, это была пещера без отверстий, куда мог бы пробиваться свет, но с тонкими светящимися кристаллами, вделанными в потолок. Эшлин с удивлением узнала их. Такие светильники иногда делали для садовых гротов ши, поселяя на дерево или камень серебристый лунный мох, который в темноте начинал вот так мерцать. Но в человеческих лесах лунного мха не было. Значит, кто-то прихватил его с собой? Какой‑то ши?

Брендону было не до обсуждения ботанических видов в разных мирах. Он внимательно осматривал хлипкий деревянный мостик через кривую расщелину впереди. Когда-то это была вполне крепкая переправа из бревен, веревок и перил. Сейчас же перила давно сгнили и упали в пропасть, оставив после себя обломки столбиков. А бревна пошатывались в подгнивших канатах. Сами они, как ни странно, были почти не тронуты временем. Древесина лиственницы, вымоченная в морской воде, практически вечна.

– Кажется, наше путешествие закончилось, Эшлин. Я не позволю тебе идти по этому мосту, и сам тоже не самоубийца. Придется вернуться и подумать, как его починить.

– У нас мало времени. Мне так кажется. Я попробую, только поймай меня, если голова закружится, ладно? Здесь… слишком много камней.

– Что ты задумала? – схватил ее за предплечье магистр, опасаясь, что ши сиганет в пропасть добровольно. Посмотреть, что будет.

Эшлин ему не ответила, она просто набрала в легкие воздуха и запела. Голос ее, отражаясь от стен, звучал хрипло, но достаточно громко. Из давно высохшего и отполированного годами бревна показались тонкие гибкие веточки с зеленой мягкой хвоей. Повинуясь голосу ши, они тянулись, сплетая бревна между собой. Только вот сил на это уходило много. Без Кристалла. В камне. Трудно.

Эшлин пошатнулась и крепко вцепилась в плечо Брендона. Нельзя прерывать песню. Еще немного – и голос у нее может пропасть, не хватит дыхания, которое так поверхностно и обрывисто здесь, под землей. Вдруг она почувствовала, как ноги отрываются от земли – Брендон поднял ее на руки.

Веточки все вились, превращая коричневый мост в зеленый. Вокруг растекался лесной смолистый дух, изгоняя прочь сырую затхлость пещеры. Лицо Брендона застыло, все силы уходили на то, чтобы держать равновесие. Никогда он не думал, что придется поиграть в канатоходца, держа в руках девушку. Эшлин, в отличие от шеста, равновесию не способствовала. Cвежие ветви были довольно скользкими, вниз магистр Бирн старался не смотреть. Лампу ему пришлось отдать в руки ши, которая приняла ее, не открывая глаз.

Песня звенела под каменными сводами, будто тыкалась в потолок, ища выход к небу. Брендон шел и считал про себя шаги. Иногда самое глупое действие помогает не поддаться панике. Раз, два, три… на цифре «двенадцать» он осторожно опустил Эшлин на землю, и она тут же замолчала. Потом осмотрелась. Взгляд ее был мутноватым, как у недавно разбуженного человека. Он прижался губами к ее губам, коротко, едва коснувшись. Почувствовал их тепло. Эшлин улыбнулась.

– Мне понравилось, как ты меня нес. И только из уважения к твоему старшинству я не скажу, что из тебя великолепная ло…

Брендон бесцеремонно закрыл ей рот ладонью.

– Даже слышать этого не хочу. Идем.

Эшлин что-то промычала и тут же в отместку двинулась первой, так и не отдав ему лампу.

Пещера переходила в еще один узкий лаз, за которым открывалась еще одна, и еще – небольшие, нанизанные на их дорогу, как бусины на нитку. Пятая «бусина» оказалась тупиком. В этой пещерке были три каменные стелы, одной стороной погруженные в стены с рисунками, а четвертая, посередине, торчала отдельно, будто надгробие.

Брендон взял уже совсем тусклую лампу и долго вчитывался в полустертые строки на четвертой.

Пришедшему с миром, забывшему склоки

Дарю я тростинку и стебель осоки.

Тому, кто к порогу явился без зова,

Дам ясеня лист, улыбнувшись сурово.

Тому, кто не помнит о прошлом ни дня,

Рябины целительной гроздь у меня.

Но что тебе, друг мой, сегодня отдам,

С судьбою своей выбираешь ты сам.

– Снова древесные загадки. Давно еще не чувствовал себя настолько дубом, – вздохнул магистр Бирн.

Эшлин нахмурилась, повторяя про себя только что услышанные строки. На трех стелах, единственных гладких камнях в этих шероховатых известняковых стенах, были изображены деревья. Хоть краски и сильно поблекли, по общему виду можно было их различить. Ольха. Береза. Дуб. В середине сплетенных корней у каждого было по прямоугольному выпуклому камню, на который, судя по всему, надо было надавить.