– Это… случайно вышло. И в том, что у тебя душа добрая, я не ошибся! – широко улыбнулся Эдвард, но тут же снова насупился. – Слушай, просто надо у нее самой спросить. В лицо. Я все пойму. Но куда ее увели? Там были только ученики ректора из студентов. И инквизиция.

– Только не говори, что ты пытал инквизитора, – покачал головой Аодан, разглядывая блестящее голенище сапога, будто хотел увидеть там свое отражение.

– Я с ним разговаривал! С младшим! Но он будто говорить разучился. Я отцу напишу…

Аодан отставил сапоги и поднялся.

– А вот этого точно делать не надо. Ученики ректора, говоришь? Среди них вроде как Фарлей Горманстон ошивается?

– Да. Но Эпону я просить с ним говорить не пойду.

– Точно не надо. Если она с братцем поговорит, от него, как от мертвого осла, одни уши останутся. Шума будет много, а толку мало. Я сам с ним поговорю.

– Фарлей чванлив, сам знаешь. Я его хоть на поединок вызвать могу, – вздохнул Эдвард, – а тебе он ни слова не скажет.

– Никаких тебе поединков. Посмотрим, – недобро прищурился Аодан. Сейчас на обычно добродушном его лице проступили черты разбойного прошлого. Никто здесь не знал, кроме Кхиры, как именно Эдвард Полведра обрел такого могучего и верного друга. И какую роль в этом сыграла виселица.

В «Лососе» к вечеру становилось шумно и пряно. Ароматы блюд смешивались в воздухе и висели между столами еще одной приправой к позднему ужину. В животе булькнуло, но Аодан пришел сюда совсем не за едой. Миску жаркого из кролика или пастуший пирог можно будет купить после. Сейчас его дорога лежала к дальнему у стены столику, где развлекалась компания старшекурсников и пытавшийся перед ними выпендриться Фарлей. Сегодня, судя по гомону и корзине яиц, стоящей на столе, развлекались не азартными играми. Аодан понадеялся, что речь не идет о том, чтобы забросать коменданта яйцами. Это было бы еще глупее ведра над дверью. Не для старшего курса.

– А че это вы здесь делаете, а? Можно к вам? – спросил Аодан, привычно изображая уверенного, но простоватого парня. Его любили приглашать, чтобы облапошить. Мальчишкой лет двенадцати он после этого оставлял компанию без кошельков.

– Только простолюдинов нам и не хватало! – взвился Фарлей.

– Сядь, малыш, – усмехнулся один из старших, кажется, его звали Стэнли Рэндалл, – а то подумаю, что боишься, будто этот бык из Куальнге тебя ловчее.

Он кивнул Аодану на скамью:

– Садись, парень. В прошлый раз весело вышло с усыпальницей, пока все светиться не начало.

Рэндаллу услужливо придвинули корзинку, и он продолжил свою речь о яйцах:

– Нам принесли с кухни шесть яиц. Если мы их не расколотим, их потом пустят на пироги. Кто сможет без всякой магии поставить яйцо на стол, чтобы, когда он уберет руку, оно продолжало стоять, – тот загадывает всем следующую задачу.

Старшекурсники с громким смехом расхватали яйца. Фарлей скривился, заметив на яйце пятно, и долго тер его носовым платком. Но не отказался. Все игры, предлагаемые Рэндаллом, подхватывались. Мелкий небогатый дворянин, почему-то он пользовался в Дин Эйрин уважением. Может, дело было в том, что ректор заметно выделял его. Так и говорили – «компания Рэндалла», «друзья Рэндалла».

Аодан взял оставшееся яйцо и покатал в ладони, настраивая руки на ловкость в мелочах. Умение мгновенно действовать остро заточенной монетой и на ощупь развязывать самые прочные узлы осталось с ним на память от прошлой жизни воришки и сына разбойника с лесной дороги. Но этого здесь почти никто не знал.

Пока вокруг по деревянной столешнице катали яйца, ругая небо, землю и того, кто придумал яйцам такую форму, Фарлей Горманстон сидел с гордым выражением лица «я не отношусь к этому балагану». Потом он сморщил нос, будто принюхиваясь, и Аодан понял, что ему пришла идея. Остальные забавлялись, кто-то уже расколотил яйцо о голову соседа, и теперь они счастливо тузили друг друга, пытаясь выяснить, кто из них более криворукий рукожоп. Судя по блеску глаз, они на двоих выхлебали кружки четыре пива. А кружки в «Лососе» были что надо.

– Хотите увидеть ловкость и ум, смотрите, – громко произнес Фарлей, чтобы даже тот, кто оказался под столом, высунул оттуда нос.

Фарлей взял яйцо и легонько ударил его о столешницу. Скорлупа внизу треснула, зато стала куда устойчивее – яйцо стояло. На его пальцах так поблескивали перстни, что Аодан с трудом сдержал проснувшийся воровской зуд. Но прикинуть, сколько могли бы стоить такие камни у знакомого «черного» ювелира на осенней ярмарке, успел.

Старшие зашумели. Щеки Фарлея покрылись красными пятнами, когда в него полетели обвинения в нечестности.

– Будто кто сказал, что так нельзя! Не запретили, значит, можно! В этом и суть. По-другому это не сделаешь! – возмутился Горманстон так громко, что оглянулись все сидевшие в таверне гости.

– Сделаю, – отчетливо произнес Аодан. Он протянул вперед свою ручищу, нашел самый ровный, без сучков кусок столешницы, поставил яйцо, задержал дыхание и, осторожно расправив пальцы, будто они были шляпкой гриба с толстой белой ножкой, убрал руку.

Совершенно целое яйцо стояло на столе.

– Это магия! – вскрикнул Горманстон.