Может быть, все-таки злой дух? Эшлин не верилось, что старейшина может так просто и так насмешливо-горько говорить с ней здесь. На церемонии она видела Гьетала близко впервые и плохо помнила его голос.

Она осторожно прикоснулась снова, чтобы проверить, не растаяло ли видение, почти не касаясь провела ладонью вдоль его руки вверх и вскрикнула, когда пальцы коснулись железного обруча на запястье. Пленник снова коротко застонал.

– Если дочь Ежевики так стремится к власти, что готова добить меня, то лучше сделать это быстро. Если нет, то лучше найди лампу. Горт оставлял ее у стены, дальше к углу.

Эшлин застыла, пытаясь выкопать обрывки мыслей из-под камнепада новостей, которым их завалило. Одно дело увидеть Кристалл Гьетала, но другое – самого старейшину. Кажется, еще одна версия правды, и голова разлетится на сотни осколков.

– Но как же… мой брат ушел обратно, и я должна была остаться здесь одна! Как Горт мог заковать тебя в железо? Почему железо не жжет его самого? – эти вопросы слетели с губ разом, словно теснясь на выходе.

– Все по очереди, хорошо? Найди лампу, дитя. Иначе ты будешь сомневаться в том, что я – это я, а я в том, что ты – это не очередная выдумка Горта. Ему нравятся беседы о том, чего не могло быть, с тем, кто не сможет сбежать от его красноречия. Ожоги от железа – не самое страшное, на что он способен, поверь.

– Знаю, старейшина. Я нашла твой Кристалл.

Эшлин опустилась на колени и старательно ощупывала стену, продвигаясь к углу. Вязкая темнота не рассеивалась.

– Где он? – голос пленника дрогнул, и от этой такой знакомой надежды ком в горле сделался невыносимым.

Ткнувшись лбом в холодные камни, девушка наконец дала волю слезам.

И, словно отвечая этим слезам, каменная стена чуть вздрогнула. Как будто в ней где-то далеко зарождалась лавина.

Собирались не где всегда – не в «Лососе», не в одной из коллегий. Разговор о недавнем происшествии должен был состояться без лишних ушей. Мавис предложила собраться там, куда любопытные не сунутся, а после происшествия с «гробом вечности» и подавно. Она утверждала, что предки Дойла точно не оскорбятся, ведь в их обиталище собираются не пропустить по кружке сидра, а искать истину. Этим и сам Дойл любил заниматься.

Поздним вечером, по-осеннему темным, студенты потихоньку подтягивались к кладбищу. Мавис пришла первой, привычно отперла ворота и зажгла светильники. После того как инквизиторы обошли склеп в очередной раз и убедились, что «ковчег вечности» больше не содержит внутри магической энергии – читай, безвозвратно сломан, – ключи вернули. Университетская прислуга шепталась о том, что здесь действовала ши, и туда не совалась даже из любопытства. А Мавис пообещала обломать метлу о любого, кто напакостит в фамильном склепе ее учителя. Ей верили.

Сейчас она вытерла пыль в той части, что считалась кабинетом, и вытащила из угла две скамьи, на которых обычно располагались ученики, если профессор читал лекцию о ходе времени прямо в склепе. Когда Мавис была одна, она не казалась особенно неуклюжей, двигалась быстро, руки справлялись с любой работой. Ей приходилось много работать дома.

Аодан и Эдвард пришли первыми, поздоровались и для разнообразия молча уселись на скамью. Аодан нерешительно посматривал на сумку, из которой торчал кусочек пирога с капустой. Он не успел поужинать, а жрать в чужом склепе считал делом неприличным, потому что вообще не слишком разбирался в правилах поведения в склепах. Большинство его родственников повесили, кроме тех, что обрели последний покой в лесу под соснами.

Девушки запаздывали. А когда они подошли, слышно было даже за каменными стенами посмертной крепости Дойла. Эпона объясняла Энии, почему ей не стоит идти за ними с Кхирой, но та продолжала настаивать.

– Вы замышляете что-то. Разве я слепая? – громко заявила Эния.

– Вероятно. Только слепая будет так носиться за моим братом.

Эния и Эпона шли впереди, за ними шла Кхира и хмуро теребила в руках довольно кривую вышивку. Она опасалась этого места, но раз все собирались, решительно шла следом. На случай, если Эдвард опять куда-то провалится. Или не Эдвард.

– Ты просто завидуешь его уму. И его положению наследника. Поэтому стремишься представить таким… – Эния не подобрала слово, но, пробираясь мимо надгробий с барельефами в рыцарских доспехах, решительно вскинула голову и продолжила: – Потому что с таким высокомерием и длинным носом тебя замуж не возьмут даже при всех деньгах вашей семьи! А инквизиции ты даром не сдалась.

Эдвард удивленно оглянулся. Мавис отвернулась к столу, переставляя на нем подсвечники по восьмому разу.

– Аодан, а разве у нее нос длинный? – спросил он.

– Главное – не вмешивайся. Еще ни одна девица вроде Энии не видела себя и подружек такими, как есть. А будешь разубеждать, их не помиришь, а тебе достанется.