Рэндалл вздохнул, наслаждаясь тем, что потолок больше не едет в сторону. В ушах звенело, но пальцы похолодели от предчувствия. Он много слышал о том, что настанет час, когда врата из мира ши будут навсегда разрушены и человечество избавится от этой угрозы. Но не ожидал, что это будет так быстро. В глубине души он, первый ученик ректора, так и не смирился с тем, чтобы кого-то убивать.

Даже ши. Тех, что когда-то разорили его дом.

– Да. Если пришел этот, закованный сейчас в цепи, придут и другие. Вы говорили, что он станет вечным источником силы для избранных защищать людей от чудовищ. И этим искупит свои преступления перед нами. Но его сила обжигает. Я не знаю, сможет ли кто-то из людей, кроме вас, с ней справиться!

Горт подошел к Рэндаллу, взъерошил ему волосы и больно сжал цепкими пальцами плечо.

– Сомнения выдают в тебе ум ученого. Но сейчас тебе нужен ум воина, сомнений не знающего. У тебя есть слово учителя и дело, которое не терпит промедления. У тебя и тех, кто с тобой.

– Ректор Галлахер… – Рэндалл нахмурился еще больше, он явно давно хотел об этом спросить, но медлил. – Фарлей Горманстон болтлив и глуповат. Я присматривался к нему с тех пор, как вы привели его в наш круг, но так и не разгадал, как он может быть полезен. А девушка…

Рэндалл дернулся так, что ударился затылком о каменную стену, когда почувствовал прикосновение пальца ректора к его губам, заставляющее замолчать. Прикосновение сухой, холодной, пахнущей травами кожи заставило его оцепенеть полностью, пусть ничего неприятного в нем не было. Иногда учитель казался ожившим ядовитым цветком. Или змеей.

– Ты хороший тактик, но дурной стратег. К счастью, времени это поправить еще много. Скажи Фарлею то, что хочешь, чтобы знали все. И через день об этом будут говорить на другой стороне королевства. Его сила станет хорошим топливом для ритуала, его глупость все упрощает. А девушка не так проста, как кажется. У вас есть кое-что общее. Мой тебе настоятельный совет – приглядись.

* * *

Когда инквизитор уехал, король остался в кабинете обдумывать услышанное. Если все так, как подсказывает чутье Эремону, то ясно: сильнейшего мага в своих землях стоит держать на виду. Как можно ближе к себе. Университет будет ближе к королевской воле, а престол крепче. Но цена за это все еще казалась Альберту слишком высокой. Он слишком любил своих детей, больше, чем полагается монарху.

Из горьких раздумий его вывело потрескивание и шипение свитка на столе. Эти маленькие свитки с особой печатью, которую разламывали перед отправлением, и были магической огненной почтой. Их создавали по два, так что второй увозил с собой тот, с кем нужно было иметь возможность мгновенно переписываться. На одном свитке писали особыми чернилами быстро и коротко, а потом он сгорал. Эти слова тут же проявлялись искрящимися буквами на втором, который начинал нагреваться и светиться. Если не прочесть такое письмо за четверть часа после появления, оно само по себе обратится в пепел – бумага не выдержит магической силы. Поэтому при почтовом свитке дежурили, сменяясь, доверенные придворные, если сам король не хотел или не мог держать его при себе.

Король протянул руку, и сердце его замерло. Свиток был помечен золотым. Оставалось надеяться, что новости от сына, а не о нем. Он там не один, но… родительское воображение, когда надо придумать, что плохое может случиться с ребенком, поистине безгранично.

Во вспыхнувших буквах Альберт узнал знакомые завитушки. Мальчик даже писал так, будто подпрыгивал вместе с пером от радости или нетерпения. Составить огненное письмо трудно, надо успеть вписать лишь самое главное, пока бумага не сгорела.

«Отец! Умоляю! Надо сделать так, чтобы ректор срочно отправился во дворец! Сегодня! Сейчас! Дело жизни и смерти!

Ваш Эдвард.

Я женюсь на Эпоне Горманстон, согласен! Клянусь!»

Когда последний уголок свитка рассыпался в пепел, король покачал головой. Эдвард часто просил. Младший принц часто бывал несносен и просил лишнее, зная отцовскую любовь. Но и просил он обычно не себе, а другим, и просьбы эти не оборачивались никому бедой. К тому же, если не придется тащить его под венец связанным, тем лучше. Что ж, судьба.

Две помолвки. Написать герцогу Горманстону. Написать Горту Галлахеру, вызвать его сюда и объявить свой ответ – помолвке с принцессой быть. Этого человека надо держать как можно ближе. Со всеми его талантами и честолюбивыми помыслами.

Их дети будут сильнейшими магами. В этом нет сомнения.

* * *

– Не трать силы на чужую боль, если нет сил унять свою, – грустно улыбнулся Гьетал.

– Не силы и были. – Эшлин с трудом подавила желание лечь на этот песок, закрыть глаза, закопать в него лампу и ждать в темноте, пока не станет песком сама. У нее не получилось… нет, она не могла бы посчитать, сколько раз. Казалось уже, будто в этом каменном мешке они не день, не два, а годы. Надо было сказать хоть что-то хорошее, и срочно: – Хорошо, что Мэдью вернулся домой.