Расслабленные и полностью обнаженные мы лежали в темноте. Подперев рукой голову, Закари пальцем рисовал завитушки у меня на ребрах. Оказалось, что в физической любви, как и во всем, он не был ни нежным, ни учтивым. Никакой неуверенности: брал столько, сколько хотел, но отдавал еще больше. Точно угадывал мои желания и полностью их выполнял.

— Как мы в это влипли? — тихо спросила я, глядя на него через темноту.

— Во что?

— В любовь, — со смешком пояснила я. — Мне нравилось с тобой воевать, но очень страшно тебя любить.

Нахальная рука перестала выводить рисунки на моей коже и заскользила вниз по животу. Смеяться тут же расхотелось. Дыхание перехватило.

— А сейчас? — прошептал он, заставляя меня повернуться боком, и прижался отвердевшим пахом к моим ягодицам. Его губы оставили горячий поцелуй на моем плече.

— Уже меньше… — едва слышно выдохнула я, когда его пальцы достигли чувствительной точки, и закрыла глаза.

В этот раз мы никуда не торопились. От медленного, ровного ритма я стонала в подушку и остро ощущала Закари всем телом. Казалось, его руки были везде. И заснули мы одновременно, усталые и пресыщенные, не размыкая объятий.

Разбудил меня щелчок дверного замка. Я вздрогнула. Разгромленную со вчерашней ночи комнату заливал прозрачный свет позднего утра. Обнаженный Закари спал рядом, уткнувшись лбом в мое плечо и обнимая одной рукой.

«Щелк!» — еще раз.

Эмбер! Она бесполезно толкнула дверь и, кажется, неразборчиво ругнулась. Вчера мы, как последние болваны, забыли запереть замок, и подруга по ошибке провернула ключ в другую сторону. Собственно, только это обстоятельство нас спасло от того, чтобы предстать перед соседкой в полностью натуральном виде.

— Зак! — Я резко села и толкнула Торстена. — Эмбер вернулась!

— Что? — Он поднял взлохмаченную голову и сощурился от света. — Кто вернулся?

— Эмбер! — сипло пискнула я. — Прикройся!

— Проклятье… — выругался он сквозь зубы.

В замке гремели ключи, а мы судорожно ковырялись в постели, пытаясь вытащить из-под нас покрывало. Деревянный остов трясся и натужно кряхтел, бранясь за внезапные пляски. Дверь приоткрылась как раз в тот момент, когда я кое-как натянула одеяло на грудь. Закари почти ничего не досталось. По крайней мере, уголочек лоскутного покрова, криво нахлобученный ему поперек поясницы и чуточку ниже, скорее подчеркивал, нежели скрадывал ослепляющую обнаженность.

— Эмбер, не входи! — рявкнула я.

— Мать моя ведьма! — замерев, охнула она и шлепнула на глаза ладонь: — Я не смотрю!

Подруга выскочила в коридор, но вдруг с хитрой улыбкой снова заглянула и бросила последний заинтересованный взгляд на незащищенный экстерьер Торстена. Брови характерно поползли на лоб, глаза округлились.

— Эмбер! — сквозь зубы сцедила я.

— Клянусь, я ничего не увидела!

Она закрыла дверь, но тут же снова приоткрыла и просунула в щель оттопыренный большой палец, одобряя все, что Закари не удалось скрыть одеялом, или одобряя сам факт совместного утра. Как понимаете, прояснять этот момент мне показалось несвоевременным и лишним.

Кулачок скрылся. Щелкнул замок. Подруга зачем-то нас заперла. Видимо, для надежности, чтобы самой справиться с соблазном и не подсмотреть что-нибудь еще шокирующе-приятное.

— Я в столовую! — крикнула она из коридора. — Пробуду там не меньше часа!

— Святые демоны… — пробормотала я и, рухнув на кровать, едва не вписалась затылком в деревянное изголовье.

Уткнувшись в подушку, Закари давился смехом. Его плечи тряслись. С широкой улыбкой он повернул голову. На щеках темнела утренняя щетина, в глазах плясали бесы.

— Она разглядела все, что хотела?

— Даже не сомневайся. — У меня вырвался смешок.

— Твоя соседка сказала, что будет в столовой целый час, да? — тихонечко промурлыкал Закари.

— Как минимум, — согласилась я и позволила себя сладко поцеловать.

В конечном итоге нам пришлось выйти в мир. Иначе соседке по комнате грозило переедание столовской едой, а мне — внезапная голодная смерть. Закари отправился в мужское общежитие, чтобы переодеться.

Приведя себя в порядок, я написала Эмбер сообщение, что в комнате она не застанет ни одного обнаженного мужчины. Она заявила, что ничего печальнее в своей жизни не слышала, но через некоторое время вернулась. Я как раз успела вытащить из холодильного короба поломанный ритуальный кинжал и удостовериться, что бабушкино наследие бездарно пало в битве за фруктовый лед, давно превратившийся в несъедобную ледышку. Не удивлюсь, если на следующий день поминовения бабуля придет во время ритуала и выскажет мне заслуженное порицание.

— И куда ты спрятала своего фальшивого парня? — спросила подруга, с гримасой то ли наслаждения, то ли боли стаскивая с ног ботильоны на высоченных каблуках.