– Петр Сергеевич. – Голос мамы прозвучал уже ближе. – Вы нашли Верины вещи?

– Так точно, – развязно повторил Антон. – Завтра поедем забирать. Сейчас нужно кое-какие бумаги заполнить. Опись вещей сделать.

Какая еще опись?

Но мама, видно, полностью удовлетворилась его ответом. Даже предложила чай.

– С удо… удовольствием, – неразборчиво отозвался Антон. – Благодарю.

Кивнув, мама вернулась на кухню.

– Так и будем стоять? – перекатываясь с пятки на носок, спросил он.

Я закуталась поглубже в халат. Может, развернуть его? А если он за рулем? Нельзя его отпускать в таком виде. Но я же ему не нянька.

Пока я размышляла, Антон молча отодвинул меня в сторону и зашагал вдоль темной прихожей в мою комнату. Там он уселся на крутящийся стул, явно для него слишком низкий, и крутанулся, оттолкнувшись ногой. Глянул в ночь за окном и поводил рукой по столу.

– Все мамы молодых девушек ужасно утомительны, – сказал он. – Я как-то общался с одной. Знаю, о чем говорю. Тогда я, правда, не успел. А сейчас, видишь, приехал. И ты тут. И тоже была у Дарины… Одна! – Он зачем-то погрозил мне пальцем. – После нее, чтоб ты знала, с девушками ничего хорошего не случается. И тряпки ее никому еще не помогли. Но ты же ничего от нее не взяла? Только воду?

Я чуть не сказала «Где ты раньше был?», но осеклась. Выброшу ленту завтра. А он пока может преспокойно катиться в свою…

– Хочешь сбагрить меня. – Антон продолжал крутиться. – А я, может, не уйду. Я, может, думал, что ты будешь, как Хельга. Нет, калечить ты так же горазда…

Я с беспокойством покосилась на его руку, покоящуюся на колене.

– Ты можешь ей двигать?

– Да что ей будет. – Он махнул здоровой рукой куда-то в центр комнаты. – Заживет.

– А как Ваня?

Ладонь его снова принялась слепо искать что-то на столе, но наткнулась только на пару учебников в дальнем конце. Взгляд провалился в пустоту. Если бы я не знала Антона, решила бы, что именно так люди сходят с ума. Сначала выключается взгляд, потом никнут плечи, и человек становится безличной оболочкой. Глубоко в нем поселяется страх. Страх и страдание.

– Эй. – Я не нашла ничего лучше, кроме как подойти к нему, предусмотрительно оставив бутылек на тумбочке. – Я знаю, как оживить его.

Антон не ответил, продолжая бесцельно водить ладонью по столу.

– Петр Сергеевич, Вера, – позвала мама из кухни. – Чай готов.

– Антон?

– Ну и как же? – медленно произнес он, не поднимая головы.

– Обратиться к Весне. Она всегда побеждает зимний холод. Значит, может пробудить…

Я запнулась, когда Антон, продолжая невидяще пялиться куда-то впереди себя, засмеялся. Смеялся он глухо и неестественно, и я снова спросила себя, не так ли люди сходят с ума.

– Ну-ну. И кто должен пожертвовать своим целомудрием ради моего братца?

– Эм…

Антон вдруг схватил меня за руку и прижал ладонью к груди, как раз там, где был вырез футболки. Я почувствовала редкие волоски на горячей коже. В лицо дохнуло алкоголем.

– Ты должна это сделать, – зашептал он, все так же не глядя на меня. – Хельга всегда делала, и я был с ней. Я был ей верен. Но ее нет, и некому… Юля такого не умеет. Фрося и подавно.

У меня всплыло в памяти, как Леша тем же жестом прижимал руку Юли к груди. Только он смотрел на нее, как пес на хозяйку, а Антон отвернулся, скрывая лицо в тени.

– Чай готов, – сказала мама с порога. Она куталась в свой халат и переступала с ноги на ногу. – Ой, что это вы делаете?

– Ничего, – быстро ответила я.

– Петр Сергеевич…

– Мам, оставь нас, пожалуйста, на две минуты.

Я закрыла дверь. Когда-то мама запрещала мне закрывать дверь у нее перед носом, считая это высшей формой неуважения. Сейчас, надеюсь, переживет.

Я обернулась к Антону.

– Расскажи мне.

Он замотал головой.

– Что я должна для тебя сделать? – настойчиво повторила я.

Антон снова повернулся к окну. Он смотрел куда угодно: вверх, в сторону, только не на меня.

– Что для тебя делала Хельга?

Я попыталась заглянуть ему в глаза, но Антон продолжал отворачиваться.

– Скажи мне. Я сделаю, как ты хочешь.

Недоверчивый голосок в голове пропищал: «Правда?», но я отмахнулась от него.

– Она замораживала мою боль, – не поворачиваясь, сказал Антон.

– А что у тебя болит?

– Душа.

У меня мурашки поползли по телу.

– Она замораживала твою душу? – как можно спокойнее уточнила я.

– Типа того.

– А это не… Не то, что я сделала с Ваней?

Антон провел рукой по бритой голове, потом по лицу, словно смахивая паутину.

– Не боись, – мрачно усмехнулся он. – От этого не помру.

– Вера! – с негодованием воскликнула мама. – Поздно уже!

Я открыла дверь.

– Петр Сергеевич уже уходит. Опись готова.

– А как же чай?