Вряд ли Эвиса могла догадываться, что внутри неё скрывается таинственная шаррвальская магия. Да ведь и люди не видят в темноте… а значит, глаза, меняющие цвет в кромешном мраке, должны были остаться для бедной девочки тайной.

Так даже лучше.

Сейчас наивная ала пытается заставить его смириться с его же проклятой сущностью. А в ином случае, возможно, ей придется попытаться найти оправдание самой себе.

Нефрит закрыл глаза. Боль в голове не проходила, и это было плохо. В ушах уже слегка шумело, что говорило лишь об одном: магия Айша буйствует. Кипит, желая выплеснуться, выбраться наружу.

Занять его место.

А ведь он сменил облик совсем недавно! Всего какие-нибудь сутки назад. Это было плохо, очень плохо. И подтверждало его догадки о том, что сила Красной матери поглощает его. Следующая смена ипостаси могла стать последней.

Когда-то он мог находиться в человеческом теле неделями, месяцами. Но постепенно срок начал уменьшаться. Смена ипостаси становилась все более стихийной, неожиданной. И вот теперь интервал между обликами стремительно приближался к нулю без возможности возврата.

Страх сжал горло, вызвав новую волну раздражения.

Нефрит не признавал страха, даже когда его звали иначе. Когда он имел право носить имя Джерхан Нефритовый змей.

Не признавал он его и сейчас. Но ничего не мог с ним поделать. Страх никогда больше не открыть глаза в собственном теле уничтожал его изнутри.

Нужно было что-то делать. И к сожалению, он догадывался, что именно нужно Великому Айшу. Почему Он пытается забрать контроль именно сейчас.

Потому что Она была рядом.

Впрочем, в этом он мог понять свою темную половину. Рядом с Эвисой хотелось… просто быть. Она притягивала, каким-то трудно объяснимым флером манила. Каждый раз, когда он приходил в теларан, его тянуло просто посидеть рядом с ней, даже молча. Словно она была огнем в насквозь промерзшей стылой пещере.

Это было странно в принципе, и тем более странно, что они едва знакомы. К предыдущим алам Нефрит не испытывал ничего, кроме жалости и сожаления к их непростой участи. Он старался как можно меньше находиться с ними рядом, и у него это даже получалось.

Но с Эвисой этот фокус сломался в самом начале. В первый же день их встречи, когда он увидел ее одну во мраке пещеры. Заблудившуюся, испуганную. Когда коснулся ее кожи, провел языком по ране, стараясь, чтобы слюна Айша уничтожила яд солаана.

В тот день ее кровь случайно оказалась внутри него. Возможно, это как-то повлияло на Великого Айша, не зря же он чудовище, плод магии огромной богини-паучихи. Может быть, ее вкус растревожил Зверя Красной матери?

Нефрит не знал. Но чувствовал, что как прежде уже не будет, ведь теперь у них с Айшем неожиданно появилось нечто общее. Тяга к одной-единственной девушке.

Нефрит резко поднялся с кресла и подошел к каменной стене, что соединяла его комнату с комнатой Эвисы. Совсем недавно она исследовала эту стену вдоль и поперек, пытаясь найти в ней отверстия, через которые он мог бы за ней подглядывать. А их не было.

И не могло быть.

Нефрит подошел к стене и коснулся ее ладонью. В тот же миг камень начал стремительно плавиться, словно масло. И в центре стены возникло углубление, будто специально сделанное в форме человеческого лица. А в месте, где должны быть глаза, оказалось два небольших отверстия.

Нефрит убрал руку и подошел ближе, вставив лицо в углубление, на обратной стороне которого в комнате Эвисы располагалась статуя обнаженного мужчины.

Камень безупречно подчинялся силе Великого Айша. Не нужно было произносить колдовских слов, взывать к древней магии. Достаточно было лишь пожелать, и камень плавился и менял свое положение. Нефрит знал, что стоит ему захотеть – и под ногами его врагов разверзнутся такие же жидкие смертоносные ямы, овраги и расщелины, сверху начнется камнепад. Возможно, у него даже хватило бы сил засыпать и уничтожить полностью Стеклянный каньон со всеми шаррвальцами… вместе с собой и Эвисой…

Разве что Нефрит этого не желал. Он не хотел признаваться в этом даже самому себе, но шаррвальцы стали ему близки. За долгие десять лет, что он провел в их подземных пещерах, проблемы беловолосого паучьего народа проникли ему в кровь, их боль и страдания почти стали его собственными.

Почти каждый год шаррвальцы были вынуждены относить часть своих детей на поверхность, потому что в пещерах тем было не выжить. Еды и необходимых лекарств не хватало на всех, Тираанские жрецы жестко контролировали численность населения, и если она становилась выше необходимого порога для выживания, то у матерей забирали детей. Тираанские воины относили их на поверхность и, убеждаясь, что ребенка приняли в дом, снова исчезали в пещерах.

Это была самая большая трагедия Стеклянного каньона. Потеря своих детей.