Эвиса хрипло вздохнула и едва заметно захныкала во сне. Словно ей было мало.

Всего мало…

Ее красивое лицо горело, руки не знали, куда себя деть.

Нефрит на миг отстранился, едва дыша. Его брови сдвинулись.

Он так сильно хотел оказаться в ней, почувствовать ее хрупкое тело под собой, ощутить, как она изгибается в ответ на его поцелуи… Как выстанывает его имя.

«Джерхан…»

Но это было уже не его имя.

В этот момент он поднял руки и коснулся сведенных женских коленей, медленно разведя их в стороны. Доводя собственное безумие до новой грани.

Эвиса тихо вздохнула.

А затем он коснулся ее руки и уверенно опустил ее вниз, заставив девушку прикоснуться к самой себе.

Казалось, во сне она покраснела еще сильнее.

Нефрит стиснул зубы, из последних сил стараясь себя удержать, хотя он уже не знал, кого контролирует. Кто он на самом деле.

Он коснулся ее, управляя ее пальцами, дотрагиваясь до влажных складочек, раскрывая их и проникая в мягкую сердцевину, а потом… внутрь.

Эвиса изогнулась, беззвучно раскрыв алые губы, а затем начала двигать рукой сама, тихо постанывая. И ее голос темной, пьянящей музыкой разливался по теларану.

Это стало последней каплей.

Нефрит почувствовал, что кости начинают менять форму. Магия меняет его тело. Он уже не видел границы между собственным сознанием и сознанием Великого Айша, но инстинктивно понимал, помнил, что переворота допустить нельзя. Что еще немного – и будет поздно.

Что поздно – он уже не помнил. Видел перед собой Эвису, и только ее.

Тьма и сила вырывались из его тела, покрывая собой все вокруг. Наполняя весь теларан паучьим дымом, голодом страсти и жаждой. В этот момент все пауки дворца подняли вверх десятки своих блестящих глаз, зная, что Великий Айш просыпается, наконец найдя свою Айяалу.

И только люди не чувствовали совершенно ничего. Разве что некоторые жрецы и жрицы, как Неями, мастерица Хрустальных пауков, что подняла голову вверх, удивленно вздернув бровь. А затем исчезла в каменных коридорах дворца вместе со всеми своими подопечными.

А Нефрит понял, что вот-вот навсегда потеряет себя. И все равно он не мог поступить против своих принципов и взять женщину, которая наверняка его не желала.

Эвиса не могла желать его. Проклятого мирая, ставшего чудовищем.

Он опустил руку к золотому ремню и одним движением дернул его, порвав металлические звенья. И уже в следующую секунду коснулся жесткой, как камень, ноющей плоти.

С губ Эвисы снова сорвался тихий стон. Она была уже близка, и Нефрит, до крови прикусив щеку изнутри, лишь смотрел, как она ласкает себя, проводя рукой по собственной болезненно пульсирующей твердости.

Его брови сдвинулись, движения становились быстрее одновременно с тем, как ускорялись движения самой Эвисы. И когда ее тело натянулось как струна, выгнулось, задрожав, в тот же миг огонь, что жег его изнутри, выплеснулся на ее грудь, украшая рубиновые соски жемчужными каплями.

Ураган удовольствия затопил каждую мышцу, обжигая пульсирующим прибоем из лавы. Перед глазами потемнело, и Нефрит долго не мог прийти в себя.

Тишина, разлившаяся в теларане, стала звенящей.

Эвиса тяжело дышала, так и не открывая глаз. А Нефрит тонул в озере окружающей тьмы.

Его сердце все еще бешено стучало.

Он медленно провел рукой над женским телом, и невидимая паутина оплела ее кожу, в тот же миг исчезая вместе со всеми следами только что случившейся страсти. Затем он накрыл Эвису одеялом, медленно встал с постели и, пошатываясь, ушел прочь из теларана.

Внутри него царили мрак и пустота. И прямо сейчас он надеялся уйти в подземные пещеры так далеко, чтобы его никто не мог найти. И чтобы, сделавшись Великим Айшем в последний раз, он уже никогда не смог вернуться назад.

Глава 14

«„Ала“ – та, чрево чье – колыбель,

„Айя“ – солнца искрящийся хмель…»

(из уличной шейсарской песенки)

Я проснулась от тревожного чувства в груди. Пробуждение оказалось непростым, словно всю ночь я занималась физическим трудом, а вовсе не спала в мягкой постельке, сладко обернувшись одеялом из нежнейшего паучьего материала. Впору было позавидовать маленьким шустрым товарищам, ведь они в своей паутине всю жизнь спали, а я узнала об этом чуде только здесь. В теларане Джерхана.

К слову сказать, я дала себе обещание, что больше не буду называть своего соседа Великим Айшем. Даже мысленно. Для меня он был обычным мужчиной, разумным, мыслящим существом. И он имел право носить нормальное имя. Свое.

А Великий Айш – это не имя. Это, конечно, наверняка весьма почётно – полубог и все такое… вот только подобное обращение обезличенно. Как «мой царь» или и вовсе какая-нибудь «уважаемая статуя». Подобным образом можно было бы именовать золотого исполина. Бесчувственного и безмерно недосягаемого.