– Нет-нет, чудесная ала, ничего ужасного не произойдет ведь! – замахал руками Ильхамес. – Всего-то и надо, что…

– Я говорю «да ну вас» – значит, «да ну», – фыркнула и заторопилась скрыться в другой комнате.

Детский поступок, конечно. Даром что дверей в теларане не было ни одной, так что ничего сложного в моей поимке не представлялось.

И все равно я шла все дальше и дальше по комнатам, стараясь найти хоть что-нибудь, что меня спасло бы от этой нелепой и возмутительной ситуации.

Беременна! Это ж надо такое выдумать!

– Великая ала! Прекрасная…

– Сам такой! – крикнула я тому из жрецов, что меня догонял, охая и ахая по дороге.

В этот миг впереди показалась тяжелая портьера ванной комнаты, за которую я благополучно и прошмыгнула.

– Замечательная ала, погодите немно…

Чья-то рука просунулась вслед за мной, явно намереваясь отодвинуть штору в сторону.

– Не сметь заходить, я голая! – воскликнула я возмущенно, и рука тут же исчезла.

– Ну, ала, ну, послушайте минуту хоть!

– Ничего я слушать не буду! – крикнула в ответ и заторопилась вглубь помещения. Открутила вентиль с водой, и по трубам внутри каменных стен задвигалась вода.

Ее шум немного перекрыл звук разговоров за портьерой, а я села на краешек каменного кресла, устланного шкурами, и обхватила себя за плечи.

Стало как-то зябко и неуютно.

В этот миг чуть в стороне раздался тихий женский голос:

– Эвиса… можно зайду я?..

Подняв голову, я встретилась взглядом с широко распахнутыми голубыми глазами шаррвальки.

– Ну кто бы сомневался, что тебя моими голыми телесами не напугать, – фыркнула, отвернувшись. – Уходите все, я не собираюсь… выращивать ваши цветочки.

– Эвиса, не надо так… Ведь не желает никто зла тебе. Даже как раз наоборот.

– Конечно, – кивнула я, мрачно глядя на то, как Лориавель боязливо приближается ко мне и садится на краешек набирающейся ванны. – Вам же изначально нужна я была только в инкубатора… качестве. Тьфу, я уже заговорила как вы.

Язык начал заплетаться от переживаний, а слова – меняться местами.

Лориавель тяжело вздохнула.

– Неприятны мы тебе… это и понятно. Но ведь… – Она развела руки в стороны. – Разве были мы жестоки к тебе? Разве пытались обидеть?.. Ведь если получится все, ты и сама вернешься наверх… в свой дом. Ну… и мы с тобой вместе… Разве это так плохо?

Теперь уже я вздохнула.

– Ты же должна понимать, что это бред! – воскликнула я возмущенно. – Хоть ты-то должна понимать, что один ребенок ничего не изменит! Он не придаст шаррвальцам сил, не наделит их древней магией, которая позволила бы победить в войне с Шейсарой! И не станет этот ребенок тем, что смогло бы примирить ВАС с НАМИ!

У меня стучало в ушах.

– Вы годами воровали девушек с поверхности и навсегда прятали их в своих каменных пещерах в дурацкой мифической надежде, что это что-то изменит, оправдывая себя высшей целью. А что в итоге? Что будет, когда окажется, что ребенок – это просто ребенок? И ничего больше???

Лориавель поджала губы. Ее брови сдвинулись домиком на переносице, а затем она опустила взгляд и вдруг… разревелась.

За портьерой ванной комнаты стало оглушительно тихо.

А мне не было стыдно. И я старалась не вспоминать о том, что, вероятно, мои собственные родители погибли много лет назад, позволив другим отнести меня в Шейсару, чтобы я выжила. Старалась не вспоминать, что и другие, может быть, погибнут завтра, через год или через десять лет, потому что темнота медленно убивает их. И выхода нет. Только надежда.

Дурацкая надежда на одного-единственного ребенка, который по какому-то старому пророчеству жрецов Стеклянного каньона должен спасти весь паучий народ.

– Ладно, я пописаю в стаканчик, – выдохнула я, сама не веря, что говорю это. И закрыла глаза ладонью.

Лориавель всхлипнула и подняла на меня мокрые глаза. Слезы еще текли по ее щекам, но она вдруг достала из-за пазухи золотой стакан и протянула мне.

– Разреветься – это был план, да? – приподняв бровь, спросила я, забирая стакан и кривясь от собственного яда. В голосе, в сердце. Я знала, что дочка жреца не могла придумать ничего столь ужасного, вроде манипуляции слезами, и все равно говорила.

Мне было… тяжко.

Лориавель покачала головой.

– Просто больно оттого, что ты ненавидишь, – ответила она тихо. – И тяжело нести на своих плечах вину всего каньона.

Теперь уже я глубоко вздохнула, уныло глянув на дно бокала.

– Я не ненавижу… ни тебя, ни шаррвальцев, – проговорила и ушла в соседнюю комнатку, почти сразу нехотя возвращаясь обратно с полной емкостью. – Мне просто… просто…