– С первого раза сложно начать говорить на паучьем, – пояснила она, вдруг протянув руку в сторону и положив на мох. В ту же секунду по ее ладони взобрался маленький паучок и уселся там, довольно потирая лапки. – У них иная речь. Нет у них человеческих связок, и слова, которые ты произносишь, являются лишь человеческой интерпретацией языка этих существ прекрасных. Без подготовки не сможешь ты заговорить с ними, ведь не приспособлена ты к их речи.

Я кивнула, не став спорить. И повторила все, что просила Лориавель: закрыла глаза и с некоторым трудом, но произнесла:

«Felissa ihveta neht,

Losc rashes vert fjessen bjeht»

И снова у меня в голове мелькнуло то, что это значит:

«Пусть камень и твёрже льда,

В руках моих он – вода…»

От переживаний сердце застряло в горле.

Осталось лишь распахнуть глаза, увидеть, пришли ли в движение камни… и узнать наверняка, являюсь ли я уроженкой Стеклянного каньона…

Но ничего не произошло.

Я хлопнула ресницами и с легким разочарованием поняла, что мелкие голыши так и остались лежать на ладони неподвижно.

– Хм… – протянула Лори. – Ну, это еще не значит страшного… – неуверенно говорила она, а у меня под ребрами разрасталось что-то тянуще-тоскливое.

Видимо, мне все же ужасно не хотелось думать, что я обычная брошенка. Ненужная родителям собачонка, которую выставили на улицу. И, возможно, хотелось надеяться, что они еще живы.

Ведь с детства я привыкла считать, что нерадивые мама и папа, обычные люди из какой-нибудь бедной провинции Шейсары, просто подбросили меня к многодетной незнакомке на порог. Та приютила чужую малышку, потому что хоть и жила в нужде, но не могла бросить ребенка. И с тех пор я росла в чужой семье, помогала, отрабатывала свой хлеб и думать не думала о том, что когда-нибудь встречусь с настоящими родителями. Зачем они мне были нужны, если я сама им оказалась без надобности?..

Но теперь-то все могло выйти иначе.

Не вышло.

– Ты не должна расстраиваться, ведь не может с раза первого получиться все!

– А ты не должна меня успокаивать, – спокойно проговорила я, положив камни обратно в мягкий мох. – В конце концов, я никогда не мечтала оказаться шаррвалькой, хотя, может быть, это и было бы… забавно…

Оказывается, меня вовсе не пугала перспектива отдаленно породниться с Лориавель, я готова была принять тот факт, что шаррвальцы поклоняются Красной матери, и даже вполне не против жить бок о бок со стаями ядовитых тисовых пауков!

Впрочем, задумавшись об этом странном факте, я не заметила, как один из этих самых пауков подполз ко мне слишком близко, а затем и вовсе перелез на кисть, перебирая пушистыми лапками.

Кажется, я вскрикнула, дернувшись от неожиданности и скинув многоногого бедолагу в мох.

Тот засеменил своими тощими палочками и скрылся за деревом. Откуда-то издали донеслись несколько призрачных шелестящих голосов, в одном из которых мне почудилась обида.

Стало стыдно.

– Не бойся, – тут же воскликнула Лориавель. – Они разумные. И если не будешь ты их обижать, они тоже тебя не обидят.

– Да я и не боюсь, – выдохнула я, бросив короткий взгляд на свою ногу, на которой поблескивал таинственный браслет-хельсарх. Когда-то паучок, который теперь якобы стал моим украшением, ни капли не напугал меня. Я была вполне готова поболтать с ним в пустой пещере и даже расстраивалась, что он исчез. Впрочем… первая-то наша встреча тоже не удалась. Я так испугалась, что свалилась в скрытый провал. – Пауки никогда не пугали меня, – призналась я. – Просто… это странно, когда их так много. Когда они вроде как думают о чем-то… переговариваются… Странно, что есть некое божественное существо, которое тоже паук. И люди поклоняются ему. И невероятно трудно принять, что и человек может быть наполовину пауком… Вот это действительно пугает.

Перед глазами встала огромная фигура Джерхана в образе Великого Айша. И все внутри словно покрылось мелкой корочкой льда.

– Могу тебя понять я, – кивнула Лори. – Но подумай сама, что же в этом странного?

– Как что? – ахнула я, опершись спиной об огромный ствол рододендрона. Изумрудная кора была мягкой и словно слегка грела спину. – Пауки – это существа, которые впрыскивают яд в тело жертвы. Затем яд превращает ее внутренности в кисель, который радостно и выпивают. И полдела, если пауки едят мух. А если они достаточно огромны, чтобы съесть человека?.. А эти их лапки, которых так много, словно это… чьи-то пальцы. А глаза, которых, кажется, тысячи?..

Шелестящий шум голосов стал чуть громче и немного возмущенней. А затем стих. И, обернувшись, я увидела, что на поляне больше нет ни одного паука.

И мне стало еще более стыдно, чем прежде. Ну вот кто меня за язык тянул? Вот говорила же Лориавель, что эти пауки – разумные! И зачем нужно было их обижать, если они не сделали мне ничего плохого?

В конце концов, свой внешний вид никто не выбирает. Что с того, что боги сделали их такими, а не другими? Их вины в том нет.