Существуют сказки, в которых самое важное – это молчание. Где правду можно сказать лишь одному-единственному человеку, где героине приходиться плести рубашки из жгучей крапивы без малейшего стона боли или жалобы. Молчание, словно кривые изогнутые стежки, запечатывает рот и не дает произнести слова правды, которые могли бы спасти жизнь. Чтобы разрушить злые чары, ты обязан молчать, и в результате оказываешься привязанным к столбу, ожидая, что в любой момент может раздаться зловещий треск пламени.

Я не сказала Марин о договоренности с Гэвином, и смогла доверить эту тайну лишь молчаливым страницам.

Но заклятье не заклятье, если его легко разрушить. Башенка, в которой я была заточена, не была покрыта шипами, и я не стояла, как столпник, на камне посреди безлюдной пустыни. Я находилась в доме, где было полно людей, где жила моя сестра. Каждый раз при виде ее мне хотелось все ей рассказать. Но я проглатывала готовые вырваться слова, задыхаясь от вынужденного молчания.

Оглушительный звон разбитого стекла заставил всех нас выбежать в коридор, и мы тут же оказались в водовороте крыльев и перьев.

На нас обрушилась целая стая птиц, которые принялись носиться от Марин, стоявшей внизу в прихожей, вверх по лестнице ко мне, и снова вниз, совершая причудливые движения, напоминающие слаженный танец скворцов. Они были как разноцветные волны, захлестнувшие дом. Они кружили вокруг нас, кольцо постепенно сжималось, и нас словно затягивало в пернатую воронку.

Внезапно траектория их танца изменилась, нежданные крылатые гостьи вылетели через разбитое окно и растворились в ночи.

– Что это было? – в недоумении спросила Ариэль, стоявшая в прихожей рядом с Марин.

– Это означает, что близится весеннее равноденствие. Фейри хотят поближе познакомиться с теми, кто, возможно, отправится к ним погостить, – раздался голос Елены с нижней площадки лестницы. Мы так и стояли, замерев от испуга, не в силах шелохнуться.

– Значит, это были фейри? – спросила Ариэль.

– Или их посланники. Не у всех из них человеческий облик.

– То есть, если фейри сюда повадились – надеюсь, они в следующий раз постучатся в дверь, потому что на улице холодно, а мы теперь замучаемся чинить это чертово стекло, – это означает, что Марин имеет все шансы стать избранной?

– Или Имоджен. Между прочим, у нее тоже есть амулет, – сказала Елена.

– Ты все еще можешь передумать, Имоджен, – сказала Марин.

Я спустилась вниз и начала собирать наиболее крупные осколки.

– Я не могу, Марин.

– Можешь, – сказала она. – Просто не хочешь.

– О боже, – воскликнула Ариэль, предчувствуя новую ссору между обитателями дома.

– Точно, фейри, – сказала Елена. – Только посмотрите на эти перья!

Перья, потерянные птицами в диком танце, были как как сказочные хлебные крошки, помечающие путь. От них сейчас исходил дым – фиолетовый и темно-синий, как полуночное небо, серый, как густая пелена. Они пахли розами и тленом. Когда дым рассеялся, перья исчезли.

– Это что, так и будет продолжаться? – спросила Ариэль.

– Может быть, – ответила Елена. – Раньше такое бывало.

– И все же, зачем они явились сюда? – спросила Марин. – Я же не танцую дома.

Елена уставилась на нее пристальным взглядом.

– Потому что талант не единственное условие, чтобы попасть в мир фейри. Дело еще и в их личных предпочтениях. Я думала, что уж тебе-то это лучше всех известно.

На следующее утро, не успела я продрать глаза, как услышала громкое пение Ариэль, входящей в дом. Она держала верхнюю ноту так долго, что мне вспомнился миф о том, что певец, взяв определенную ноту, может разбить стеклянный бокал, и я подумала, что у нас есть шанс это проверить.

– Ты что, напилась что ли? – мрачно спросила Елена.

– Просто счастлива. И ты должна быть тоже счастлива, потому что смотри, что я раздобыла! – Ариэль поболтала зажатой в руке цепочкой. На ней висел амулет в виде песочных часов.

До дня весеннего равноденствия оставалась всего неделя.

– Хочешь сказать, новый проект завершен?

– Угадала.

– Что еще за новый проект? – спросила Елена.

– Я разозлилась на Анджелику за вечные упреки, что я, видите ли, неправильно расставляю приоритеты в творчестве, и на фейри за то, что украли мой голос в День благодарения, вот и решила написать рок-оперу про того самого парня, Томаса-Рифмача, который был потрясающим бардом, а потом спутался с королевой фейри, и она украла его голос^[23]. А когда, наконец, голос к нему вернулся, то он больше не мог сочинять стихи, так как вынужден был говорить только чистую правду, а ее никто не хочет слышать от поэта. Разумеется, это мюзикл. – Ариэль вся светилась от восторга.

Елена вопросительно посмотрела на меня, я лишь пожала плечами. Я понимала, что происходит, не больше, чем она.

– Анджелика просветила меня, сказав, что фейри обожают истории о себе, поэтому, полагаю, им моя работа пришлась по вкусу.

– Хорошо тебе, – буркнула Елена. – Правда. Но мне-то что за радость от этого?