Я разворачиваюсь, хотя чувствую, что с кладбища меня кто-то зовет. Не «эй, Кендалл!», а скорее я знаю, что должна зайти туда. Я осматриваю густую траву и подстриженный кустарник. Запах жимолости здесь еще сильнее, и он словно приглашает меня войти. Кладбища всегда путали меня, но в этом месте есть что-то спокойное, умиротворяющее даже. Я не могу этого объяснить… кто-то приглашает меня зайти и осмотреться. Но кто?

От ворот ведет узкая дорожка. Судя по могилам, это старинное кладбище, возникшее, как и сам город, еще в 1800-х годах. Справа к небу тянутся семейные обелиски с выгравированными на них именами. На огороженных мрамором участках поднимаются массивные склепы. Должно быть, здесь было довольно много богатых и влиятельных семей.

За склепами начинаются тропинки, ведущие к более простым могилам. Некоторые обложены красным кирпичом. Другие можно определить только по кучам простых камней или воткнутым в землю деревянным крестам. По сохранившимся надписям видно, что это могилы рабов, индейцев и неизвестных солдат.

Боль в груди усиливается, мне становится трудно дышать. Словно у меня приступ астмы, только, в отличие от Марджори, я от нее не страдаю. От психических расстройств — да, но не от астмы. Может, снова происходит то же, что и в школе с Кортни и Брюквой? Неужели я чувствую то, что когда-то происходило с одним из здешних покойников?

На этот раз паники нет. Вместо этого я концентрируюсь на глубоком и ровном дыхании, как всегда советует мама. Через минуту я замечаю, что боль в груди ослабла. Перед моими глазами возникает изображение — солдат армии Конфедератов с такой же болью в груди. Он… он… умер от… погодите… становится четче… умер от… осложнений от… воспаления легких… усугубленных…

— Боже мой! У него была астма.

Подталкиваемая неизвестными силами, я падаю на колени и ползу к ближайшей могиле. Красная глина Джорджии забивается под ногти, но мне все равно. Я счищаю вековую пыль с таблички и выдергиваю обвившие памятник растения. На табличке написано:

ЛЕЙТЕНАНТ ЧАРЛЬЗ С. ФАРКАРСОН

23-ИЙ АФИНСКИЙ СТРЕЛКОВЫЙ БАТАЛЬОН

1844–1864

УМЕР ОТ АСТМЫ

Я радостно вскакиваю, гордая своей правотой. Конечно, здесь некому разделить со мной радость этой победы. Если это можно считать победой. Вдруг это просто удачная догадка? Солдаты все время умирают от странных болезней — дизентерии, малярии, поноса (фу!). Я внимательно слушала, когда мы проходили Гражданскую войну. Кто мог подумать, что мне пригодится вся эта информация?

Тут до меня доходит. Бедняга. Он был всего на четыре года старше меня.

Я жалею себя из-за всех изменений, происходящих в моей жизни, — которые, конечно, довольно существенны, но с войной не сравнимы, — а этот паренек умер таким молодым!

Я вздыхаю. Боль прошла. Но ничего не прояснилось.

Иду дальше по кладбищу и вижу бурлящий ручей, разделяющий территорию на две части. Через ручей переброшен очаровательный деревянный мостик. На другом берегу ручья начинается склон, скрывающий из виду расположенные там могилы. На берегу ручья, рядом с мостиком, стоит мраморная скамья. Я присаживаюсь. Кристально чистая вода с журчанием перекатывается через камни и исчезает под мостиком. Так тихо. Слышно только пение птиц и…

Марширование?

Я слышу марширование. Серьезно. Стук сапог по земле.

Я моргаю. Еще раз.

По склону холма поднимается рота солдат армии северян. Что за черт? Они в полном обмундировании, но у некоторых форма грязная и порванная, у других — заляпанная кровью. Часть солдат ранена: я вижу повязки и бандажи. Вид крови напоминает мне о видении с отцом, которое было у меня утром. Может, он присоединится к этой роте?

Когда солдаты поравнялись со мной, я окрикнула их:

— Эй!

Ни один даже не обернулся.

— Эй-эй!

Никакой реакции.

— Здравствуйте!

Класс. Мне мерещатся не просто солдаты, а невежливые солдаты.

Я начинаю считать; к моменту, когда рота оказывается уже слишком далеко, успеваю насчитать пятьдесят человек. У меня челюсть отваливается, когда вся рота преспокойно проходит по дорожке и выходит за ворота кладбища. Я вскакиваю и несусь к выходу, успевая увидеть, как рота удаляется в сторону центра города. Жаль, у меня нет с собой камеры. Такое ведь не каждый день увидишь. Наверное, они направляются на какое-нибудь сборище, посвященное Гражданской войне.

У ворот я смотрю налево. Ничего. Потом — направо. Ничего.

Я так сильно верчу головой, что все волосы оказываются у меня на лице.

Что? Куда они подевались? Они просто…

Вдруг мое сердце начинает биться с невероятной силой. Мне жутко страшно. Боль в груди отличается от астмы и пневмонии. Это не просто страх. Это самый настоящий всепоглощающий ужас. Потому что именно в этот момент я со всей ясностью осознала, что увидела не одного, а целых пятьдесят призраков.

От солдат не осталось и следа.

Их нет.

— Спасибо, мэм. — Селия вешает трубку, поговорив с сотрудницей туристического офиса Рэдиссона. — Никаких собраний в память о Гражданской войне в ближайшее время не намечается.

Черт!