Ко мне подбежала какая-то сердобольная старушка.

— Ты не ушиблась, дочка? — успокаивала она меня, гладя по спине.

Я покачала головой.

— Да чего с ней будет? Глаза протри, корова! — крикнул Ник на прощание, так как в следующую секунду он прыгнул на байк, надел шлем и дал по газам.

Загорелся «зелёный человечек» и вся толпа, не обращая на меня никакого внимания, направилась на противоположную сторону. Даже сердобольная старушка поспешила, оставив меня в одиночестве. Я же забыла, куда шла. Села на бордюр и закрыла лицо руками. Он даже меня не узнал. Пару дней назад, когда произошла эта нелепая история с выпавшими вещами из моего рюкзака, он смотрел прямо мне в глаза, он говорил со мной. А сегодня вёл себя так, будто видит меня в первый раз. Неужели так можно? Его образ передо мной и днём и ночью. Я узнала бы его даже с закрытыми глазами. А он…

Я попала-таки в магазин и купила, будь она неладная, эту капусту. Всё время, пока мы готовились к приходу Хворостовых, мама не закрывала рта, то расхваливая мне Анечку, которую она видела всего один раз в жизни, но знала обо всех её достоинствах, то переходила на мою личность, интересуясь, почему я сегодня какая-то смурная. Я же делала всё на автомате, думая только об одном….

Хворостовы ни на минуту не опоздали. Ровно в два часа они были у нас. Мама усадила их на самые лучшие места за столом, и начался этот кошмар.

— Анжелика очень похожа на вас, Констанция Станиславовна, — наигранным, немного писклявым голосом, обращалась Хворостова-старшая к маме.

Та улыбалась ей, накладывая салат в тарелку.

— Но и от папы что-то есть, — продолжала ту же песню Ольга Дмитриевна. — Я его видела на фотографиях у Степана Андреевича. Ты знаешь, милочка, — обращалась Хворостова-старшая уже ко мне, — твой папа был очень талантливым поэтом. Жаль, что он умер слишком рано, царствие ему небесное, — она перекрестилась, — не успел, как говорится, оставить свой след в истории. Борис Семёнович был в одном литературном кружке со Степаном Андреевичем, папой Анечки. Да, да!

Ольга Дмитриевна сидела напротив меня и говорила так медленно, растягивая каждое слово, что я думала, усну, прежде чем она закончит свой монолог. Она смотрела на меня исподлобья. И не смотря на то, что улыбалась, казалась очень злой и совершенно неприятной. Огромный вороний нос, маленькие чёрные глазки, раздваивающиеся под линзами круглых очков в чёрной оправе, тонкие потрескавшиеся губы, кудрявые волосы, небрежно собранные наверху — всё это делало её похожей на самую злобную героиню русских народных сказок.

— Ещё салатику положить? — стелилась перед ней мама.

— Да, пожалуйста! — улыбалась та. — Никогда ещё не ела столь вкусного салата.

И, наконец, увлеклась салатом, дав мне немного отдохнуть от её пугающего взгляда.

— Анечка мне столько раз рассказывала про тебя, — опустошив тарелку, принялась Хворостова-старшая вновь меня мучить. — У вас вообще много общего. Вы должны обязательно стать подругами, — улыбнулась она так, что можно было пересчитать все её зубы во рту.

У её Анечки в тот момент была идентичная улыбка. Хворостова припёрлась в гости в той же серой драповой юбке, в которой каждый день ходит в универ. Ещё на ней была серая водолазка, которая закрывала горло чуть ли не до ушей. Причёска её была неизменна, а голова, как всегда, не мыта.

Дальше мамы перешли перемывать кости современным девушкам и знакомым и незнакомым, обвиняя их в развратности, пошлости и остальных смертных грехах, каждый раз подчёркивая, что только им повезло с дочками, ведь таких послушных и скромных див не сыскать во всём белом свете.

— Можно я пойду в свою комнату? — осмелилась я прервать этот высоконравственный разговор.

Думала, что мама рассердиться на эту мою просьбу. Но она, наоборот, обрадовалась.

— Конечно, доченька, — ласково ответила она. — И возьми с собой Анечку, посекретничайте о том, о сём. Что вам тут с нами со старухами время терять?

С кем я буду терять время, так это с вашей дорогой Анечкой — подумала я в тот момент.

Я встала из-за стола, пожелала всем приятного аппетита и посмотрела на светившуюся от радости Хворостову.

— Пошли! — улыбнулась я ей. — Покажу тебе свою комнату.

Та вскочила со стула и, раскланявшись взрослым по очереди, пошла за мной.

— Вот это да! — сказала Хворостова, только ступив на порог моей комнаты. — Это же Никита Домбровский из университета! — плакат, естественно, первое, что ей бросилось в глаза, в которых были удивление и восторг. — Откуда у тебя это? — обернулась она ко мне.

Я не знала, что ей ответить. Не могла же я сказать, что стырила фотку со стены почёта. Она бы точно подумала, что я сумасшедшая.

— Подарили! — соврала я.

— Тебе он нравится? — вконец обнаглела Тортилла. Уж с кем-с кем, а с ней я точно не собиралась обсуждать подробности своей личной жизни.