— Ха-ха-ха! — громкий смех Вороновой эхом раскатился по поляне. — Ты не помнишь, кому продала душу? Это же ты написала? А это — твоя печать! — тыкала она своим корявым пальцем в ярко-алую кляксу внизу на бумаге.

Я почувствовала жжение на правой ладони, посмотрела — там был свежий порез, из которого тонкой струйкой сочилась кровь. Комок появился в горле.

— Пришло время отдавать долги! — как приговор сказала Воронова.

— Кто вы? — ещё раз спросила я, всё ещё надеясь, что это сон.

— Ты вспомнила? — кивком головы показывала на мою ладонь Воронова.

— Что вам от меня нужно? — мой голос дрожал.

— Только то, что мне причитается! — оборвала меня та.

— Королева! — подала голос Хворостова. — Прикажите начинать ритуал?

— Начинай, Улия! — отдала та приказ, отходя в сторону.

«Улия? Почему она называет Хворостову этим странным именем?» — не могла я понять, смотря на Аню, которая тоже не была похожа на себя. Куда подевались её смешные очки и противные брекеты? Хворостова и две её подруги с растрёпанными волосами и в чёрных нелепых балахонах шли на меня. Я чувствовала себя зверем, загнанным в угол.

— Аня! Что ты делаешь? — умоляюще смотрела я на недавнюю подругу.

— Ты не слышала? Меня зовут Улия! — ответила, улыбаясь, та.

— Но как такое может быть? Это ведь не на самом деле? Ведь я сплю? — всё ещё надеялась я.

— Все так говорят, когда дело доходит до расплаты! — грубо ответила Хворостова. В её руках блеснуло лезвие ножа.

— Нет! Пожалуйста! Не делай этого! Ты ведь моя подруга? Ты ведь не сделаешь мне ничего, правда? — молила я.

Хворостова, оказавшись возле меня, схватила мою левую руку и нанесла ещё один порез. Я ощутила тепло в руке, а потом и во всём теле. Я почувствовала, как силы покидают меня. Я встала на колени и всё ещё умоляюще смотрела на Аню, пока глаза мои не закрылись, а силы вышли вон.

— Верна, Уфара, чего стоите? Приступим к ритуалу, пока не закончилось полнолуние! — обратилась Королева к подругам Хворостовой, взглянув на круглую луну, которая уже начала опускаться.

— Ифериус домингус, иферуис коэлум, ифериус терам витаус! — услышала я уже знакомые страшные слова, доносящиеся откуда-то сверху. С трудом открыла глаза: Хворостова, две её подруги и Воронова, уродливое лицо которой я уже могла разглядеть при ярком свете луны, кружили надо мной на мётлах, как и в прошлый раз. Но теперь я чувствовала боль, ноющую боль в сердце, которое еле билось, предчувствуя конец.

Сердце ныло и у Констанции Станиславовны, которая места себе не находила. Какая-то неведомая сила привела её в комнату дочери. Она несколько минут смотрела на портрет Ника и никак не могла понять, чем же этот юноша с проколотой губой и язвительной улыбкой мог так увлечь её дочь, что такого она в нём нашла, в этом уверенном наглеце и самолюбце, что каждую ночь подолгу разговаривает с ним….

Раздался шум сзади. Констанция Станиславовна обернулась — это упал синий медвежонок с письменного стола. Она подошла к нему, подняла, интуитивно подула, будто тот был живой, и поставила на место. Глаза медвежонка и впрямь были похожи на человеческие — уставшие и печальные. Констанция Станиславовна взяла его и прижала к груди. Постояв так какое-то время, она вновь посадила его на стол.

Слеза вдруг покатилась по её щеке. Она почувствовала на душе такую горечь, какую чувствуют при утрате близкого человека…. Правильно ли она воспитала свою дочь? Не слишком ли она была строга? Почему-то в голову пришли к ней эти мысли. Возможно, своей принципиальностью и консервативностью она задавила её личность, не дав сколько нужно любви, тепла и заботы. Ведь, по сути, она не знает хорошо Анжелику. Она никогда не разговаривала с ней на темы, которые каждая мать обязана обсуждать со своей взрослой дочерью. Она не знает, о чём Лика мечтает на самом деле. Не знает, нравится ей какой-нибудь парень. Она не в курсе, сколько у неё друзей.

Констанции Станиславовне стало вдруг так грустно, что захотелось разрыдаться. Она до сих пор не понимала, почему её материнское сердце так ныло в эту минуту….

— Ты где была? Я бегал по всему универу, тебя искал! — Ник бросился мне на шею, лишь только я вышла на улицу. — Что с тобой? На тебе лица нет!

— Всё нормально, не бери в голову, — монотонным голосом ответила я.

— Нормально? Да ты себя видела? Ты же бледная, как поганка! — Ник взял меня за руки. — Нет, нужно больше гулять на природе, воздухом свежим дышать. Точно! Решено: завтра едем на дачу!

— Какую дачу? — я не понимала, о чём говорит Ник.

— Саму обыкновенную: с лесом, с баней и шашлыками, которые превосходно готовит ваш верный слуга! — отчеканил Ник.

— У тебя есть дача?