— Это не шутки, Ник. Мне и, правда, страшно. Еще вчера я искренне верила, что психически здорова. Сегодня утром, — что это проделки моего воображения. А сейчас мне кажется, что волк — не просто случайность. Да и насчет переезда надо подумать. Родители будут против него, к тому же, мне не хочется тебя обременять.

— Не обременишь, можешь быть спокойна по этому поводу. Я только рад буду еще одному человеку в моем доме, кроме отражения в зеркале. А родители… Тебе ведь не десять и даже не пятнадцать. Ты давно совершеннолетняя, взрослая женщина. Так что у тебя есть полное право жить там, где хочешь.

— Хорошо, Ник, — Карина потянула носом, пытаясь хоть как-то продохнуть, — я позвоню тебе, если захочу погостить.

Парень неодобрительно скривился, но настаивать не стал. И на том спасибо. Проводив его до выхода, художница попыталась улыбнуться, но вместо прощального жеста рука просто мазнула воздух. Девушка лишь гулко шмыгнула носом, так и не сказав Нику: «До свидания». Дверь закрылась, словно отрезая ее от очередного кусочка жизни. В душе что-то тревожно зашевелилось, заворочалось холодным обломком гематита, еще не нагретым в теплых руках. А потом на плечи легла чья-то невесомая ладонь. Карина даже ойкнула от неожиданности, развернувшись на все сто восемьдесят градусов.

— И помни, ты все всегда можешь на меня положиться! — произнес друг, стоящий в проеме двери. И тут же шагнул назад, повернулся спиной и исчез вскоре за высоким забором дома.

— Возьму на заметку, — вяло заметила про себя художница, одновременно почувствовав, как холодный камень уже не жжет своим льдом ее внутренности.

Карина мрачно следила, как за окном хлещет по дорогам, деревьям и зданиям беспощадный дождь, неожиданно сильный и свирепый. Уже неделю она жила у Никиты, однако, вместо успокоения к ней все чаща приходила тревога. Рисунок на картине становился с каждым днем все отчетливее, все яснее. Волк завывал в ушах девушки все тоскливее. Пару раз она пробуждалась от кошмаров, а после целыми ночами читала книги. Но этой ночью ей не смогла помочь ни беллетристика, ни даже успокоительное.

И дело было вовсе не в том странном звере, что появлялся в этих кошмарах, громко рыкал, кричал, словно зовя Карину. Просто на этот раз она пошла ему на встречу. И сердце ее было переполнено не страхом, а радостью. Девушка до сих пор видела свой сон в мельчайших подробностях. И мрачную поляну, усаженную кривыми соснами, и темноту, перемежающуюся с ярким блеском луны. И громадного, будто манящего своей мощью и силой хищника, казавшегося в серебряных лучах отчего-то золотым.

Она очнулась от собственных судорожных всхлипываний и долго не могла прейти в себя. Просторная кровать сделалась больше в разы, коридор — длиннее на километры. Девушка так и не поняла, как смогла, судорожно цепляясь за стены, добраться до комнаты Ника. Как смогла растолкать спящего парня. Он только сонно протер глаза, прежде чем включить настольную лампу и обеспокоено поинтересовался:

— Что с тобой?

— Я не могу больше жить… — неожиданно поняла художница, — Я не могу больше так жить. Если он не придет за мной, я так и останусь маленькой лягушкой, зарывшейся в тину собственной однообразной жизни. Мне нужно счастье, яркое, как осенние листья, ласковое, как солнце… Мне нужна свобода. Я видела ее, во сне.

— Погоди, тебе опять снилась эта тварь? — еще не совсем придя в себя, уточнил хозяин кафе. На этот раз Карина лишь слабо кивнула.

— Скажи, ты видишь хоть какие-то изменения на картине? Что ты чувствуешь, скажи? — зачистила она срывающимся голосом.

— Пожалуй, волк… стал четче, — попытался соврать Никита.

— Что, что в нем изменилось?

— Ну, краска стала темнее.

— Нет! — вскричала девушка, вскакивая с кровати друга, — Это все не то! Скажи честно, что ты ничего не видишь, что ты просто обманываешь меня, жалеешь меня. Никита, я схожу с ума? Я ненормальная? Признайся, пожалуйста.

— Тебе надо отдохнуть, — мрачно глядя на метания подруги, произнес парень.

— Я не хочу отдыхать! Я не устала! Мне не нужна еда, сон, мне нужно счастье… свобода, воздух. Я задыхаюсь от этой проклятой весны, она душит меня, она заставляет меня, словно какому-нибудь кроту зарыться в землю. Понимаешь, мне некуда деться от постоянного распорядка: подъем, завтрак, обед, ужин, прогулки, картины, книги, сон. Я хочу просто уйти от всего этого. Я хочу настоящего творчества, когда можно просто лить краску ведрами по настроению, когда можно сеяться от счастья, а не мило улыбаться в кулачок.

— Карина, это не нами придумано. В конце концов, тебя никто не заставляет заниматься пейзажами, ты можешь вполне стать абстракционисткой, или там, поступить в какой-нибудь кружок лепки. Займись, в конце концов, серьезной работой. Как говорит мой отец: «Все глупые мысли от безделья», — и я с ним полностью согласен. Стоить тебе загрузить себя по самую макушку, и тебе станет совсем не до того, чтобы вести столь философские беседы: жить или не жить.