– Вам пора, – произнесла я, приблизившись к открытому окну. На переднем сиденье ждал Эш, на заднем застыл Питер, наблюдавший за мной через стекло. – Отъезжайте по этой дороге так далеко, чтобы вы перестали меня видеть. Там и стойте. Когда всё закончится, я пошлю сигнальный огонёк. И не медлите: как только я активирую печать, стража установит моё местонахождение. Мы должны уехать из Ахорка до того, как они прибудут сюда.

– Не хочу тебя бросать, – проговорил Питер хмуро.

– Вы не бросаете меня, а прикрываете.

Рок коротко обняла меня. Ничего не сказав, села вперёд, рядом с Эшем – тот тоскливо всматривался в моё лицо, обернувшись через плечо. Питер же, поймав мою руку, легонько поцеловал внутреннюю сторону запястья, там, где оно переходило в ладонь:

– Помни мои сегодняшние слова, ладно?

Я силой растянула губы в улыбке, надеясь, что она вышла достаточно ободряющей. Отвернулась и направилась обратно к перекрёстку, слыша, как жужжит Французик за моей спиной.

Встав в центре трикветра, я следила, как оранжевые огоньки задних фонарей мобиля медленно удаляются, теряясь во тьме. Оставшись в тишине и темноте, сверилась с графоном Питера: без пяти двенадцать.

Пока рано.

Я стояла, вслушиваясь в ночь, сжимая в правой руке – той, что с печатью – один из двух купленных рубинов. Второй, спрятанный в кармане, я приобрела на случай, если вдруг испорчу первый. Хотя до этого доводить не стоит: неправильное обращение с камнями грозило не просто трещинами или осколками, но потерей руки – и это в лучшем случае.

Ритуалы вызова проводили в полночь по той же причине, по какой боги откликались лишь в ночи великих праздников. Пограничные дни, пограничное время, стиравшее грань между мирами. Дождавшись, пока до полуночи останется минута, я сунула графон в карман; направила указательный палец на пиалу у своих ног, шепнула «спарк дортэн», и от слетевшей с руки магической искры эфирные масла вспыхнули жёлтым пламенем.

Я вытянула руку с рубином, держа его перед собой так, чтобы огонь в пиале оказался под моими пальцами. Сжала ладонь, забывая о том, что в ней катализатор, необходимый для призыва существ из потустороннего мира, – такой же, как таволга, колыхавшаяся на ветру за моей спиной, такой же, как все травы, порошки и масла, которые я смешала в пиале.

Сейчас я держала в руке сгусток чистой энергии, упруго пульсировавший в моём кулаке.

Тепло магической печати согрело кожу от предплечья до запястья одновременно с тем, как серебристые линии трикветра под ногами вспыхнули мягким белым светом.

– Ахорк эйену, льом хан ту, эн Диа Дарха, Тэрна Тромлиэ, Тиэрна эн Хант Вульдс…

Слова заклятия слетали с языка, но в мыслях звучал перевод. «Я взываю к тебе, Тёмный Бог, Повелитель Кошмаров, Властелин Дикой Охоты»… Заклятие было длинным, длиннее, чем любое из тех, что я когда-либо произносила, – но я запомнила его. Принцип не отличался от всех других заклятий: сперва заучить формулировку на обычном харлеровском наречии, следом перевести её на язык Сущей Речи. Языка, на котором даже фейри с Эмайна не говорили, только боги, ведь каждое слово меняло ткань реальности. Другой студентке, окончившей второй курс колледжа, трудновато было бы сотворить то заклятие, что творила я, – нужного словарного запаса просто не набралось бы, – но мама учила меня Сущей Речи, когда я ещё не закончила школу.

– Бемэ хэннинт э хинью ле до грэста. Хейль мо гли, эгс, мата шэ э вэйр до холь, фрэгур эн глиэх!

…«судьба моя будет определена милостью твоей. Внемли же моему зову, и, если будет на то твоя воля, ответь на призыв»…

Трикветр на земле уже сиял так, что слепил глаза, заставив меня зажмуриться. Рубин в ладони нагрелся так, словно огонь полыхал не под ним, а в нём.

– Форси эн дэм эгус эир, тинэ эгус эшке, солас эгус дархадас конвэру…

…«силами земли и воздуха, воды и огня, света и тьмы заклинаю»…

Свет серебряных линий пробивался даже сквозь закрытые веки. Пальцы жгло – вместе со всей рукой: линии печати раскалились до знакомого ощущения жидкого металла на коже.

Нет, не разжимать пальцы. Не разжимать. Как бы ни было горячо.

Ради мамы – и в память о Гвен.

– …лахрию са хиркал шо, мар йел ар эн Диа мор Донн!

Последние слова – «явись в круге этом, о великий бог Донн» – сопроводил оглушительный треск.

Когда в темноте перед закрытыми веками поплыли оранжевые пятна, я, почти непроизвольно разжав кулак, открыла глаза.

Линии трикветра гасли, вновь обращаясь серебряной краской. Огонь в пиале потух, оставив масло с чёрными обгорелыми частицами трав и цветов.

Передо мной были одни лишь тёмные поля. Обернувшись кругом, я поняла, что сзади – тоже.

– Донн?..

Я лихорадочно огляделась, пытаясь понять, что сделала не так. Достав графон, ещё раз проверила начертание рун.

Всё было верно.

– Донн!

…нет, нет, не может быть! В чём я ошиблась?! Слишком затянула с читкой заклятия? Слишком поздно зажгла огонь? Или просто силёнок не хватило, чтобы открыть проход между мирами? Самонадеянная дурочка со второго курса колледжа, прошляпившая последний шанс спасти себя и других…

– Нет! – Я яростно пнула пиалу, расплескав масло по земле. – Почему ты не пришёл?!

Лугнасадская ночь, как и следовало ожидать, хранила молчание.