Злые обидные слёзы жгли глаза, когда я сделала шаг, покинув центр трикветра. Постояла какое-то время, надеясь, что этого от меня и ждали, что сейчас всё же вынырнут из темноты, или засмеются, или протянут когтистые руки… но ничего не произошло.

Прикусив губу – по ощущениям почти до крови, – я резко вскинула руку вверх: соткавшийся над головой волшебный огонёк взмыл в звёздное небо, чтобы медленно, подобно сигнальной ракете, опуститься обратно к моему плечу.

В последний раз оглядевшись, физически чувствуя во рту горький вкус поражения, я перешагнула границу трикветра и побрела навстречу свету знакомых фар.

– Почему так быстро? – спросил Эш, когда я села в мобиль.

– Ничего не вышло, – едва слышно выговорила я, откинувшись на спинку сиденья и потирая обожжённую руку. – Он… он не откликнулся.

Никто ничего не сказал. Эш молча порулил обратно к городу, Рок сочувственно взглянула с переднего сиденья, а Питер лишь обнял. Тепло, успокаивающе – но мне не стало ни тепло, ни спокойно.

Я упустила последнюю возможность остановить весь этот кошмар. Я подвела всех, кого ещё могла подвести. Я.

И никто другой.

* * *

– Фоморски хочется выпить, – сказал Питер, стоило нам войти в дом.

– Вот ты и пей, – кинув ему ключи, холодно бросил Эш. – Пойду развеюсь.

Я следила, как брат выходит наружу, к отзвукам и отблескам неугасающего праздника.

За всю дорогу всего один раз я поймала взгляд брата в зеркальце заднего вида. В синих глазах маленького тилвита стыло… осуждение? Разочарование? Я даже не знала, что страшнее.

Чем бы это ни было, Эш прав. Я не спасла нашу мать. Что бы мы теперь ни придумали – если вообще придумаем, – мама до этого момента уже не доживёт.

– Я за ним присмотрю, – негромко проговорила Рок, скользнув к двери следом за Эшем. – Заодно проветрюсь, подумаю, что нам дальше делать.

– Идём, – велел Питер, как только мы остались одни, и повёл меня к лестнице на второй этаж. – Тебе нужно поспать. Утро вечера мудренее.

Ноги я переставляла машинально, невидяще глядя в пол. И даже когда меня усадили на кровать в отведённой мне спальне, непрерывно прислушивалась к звенящей пустоте в голове, где лишь бренчали отравленными стекляшками обвинительные слова.

Ошиблась. Не сумела. Не спасла. Не…

Я почти пропустила момент, когда меня сгребли в охапку, затаскивая на кровать с ногами – и, прижав спиной к стене, впились ртом в мои губы так, что мне стало почти больно.

– Питер…

Ещё один поцелуй – затыкающий меня, заставляющий замолчать. В следующий миг он уже опрокидывает меня на спину; не отпуская мои губы, оказывается сверху, и когда я чувствую его ладонь под своей блузкой, то цепенею.

– Питер, – я отворачиваю голову, тщетно пытаюсь его оттолкнуть, – нет, я не хочу!

Он улыбается – и я вдруг понимаю, что смотрю в глаза незнакомца, всё это время прятавшегося под маской рыцаря.

– Зато я хочу, – говорит Питер Джекевэй голосом, который кажется мне чужим.

Меня резко разворачивают на живот, выворачивая руки, заламывая их за спину. Я пытаюсь брыкаться, но Питер сидит сверху: слишком тяжёлый, чтобы я могла его сбросить. Что-то обвивает мои запястья, царапая кожу, – откуда он взял верёвку?..

– Прекрати, – он грубо дёргает меня за волосы, вынуждая задрать голову, и перед глазами блестит сталь.

Я замираю ещё прежде, чем к горлу прижимается лезвие бритвы. И не чувствую ни отчаяния, ни обиды – лишь то, как кровь методично выстукивает в висках «не может быть». Дура, Лайза, какая же ты дура… поверила в красивую ложь, которую он тебе наплёл, прекрасно зная, что жизнь – не сказка…

– Питер…

– Если будешь хорошей девочкой, я уберу бритву, получу то, что мне нужно, и выставлю тебя из дома. Станешь сопротивляться – можешь случайно напороться горлышком на лезвие, и то будет не моя вина.

– Всё… всё, что ты делал… было ради…

– Твой сопливый братишка был прав. Насчёт того, что я умирал от скуки в своём захолустье. А ты оказалась идеальным пополнением коллекции «милые девочки, убеждённые, что только они не поддаются магии несчастного одинокого красавчика Питера Джекевэя». – От тошнотворной ухмылки в его голосе меня начинает мутить. – С тобой всё вышло куда веселее, чем с другими, но любые ощущения приедаются, даже самые острые. Хватит с меня салочек со стражей. И придётся тебе постараться, искупая то, через что мне пришлось пройти ради твоих сомнительных достоинств. Мне убрать бритву?

Я молчу, и лезвие царапает кожу:

– Да или нет?

– Да.

Я отвечаю чуть слышно, но он слышит.

Я выдыхаю, следя, как бритва медленно скользит перед моими глазами, поднимаясь наверх. Выжидаю ещё немного и, отчаянным рывком перевернувшись на спину, задираю колени, пиная его по ширинке… но промахиваюсь – и бью значительно ниже, чем собиралась.