– Нет. – Я смотрела прямо перед собой, на светлое дерево входной двери. – Выпью, как приедем в Фарге.

– Ты даже не знаешь, есть ли там чайник.

– Думаю, ты найдёшь, где его раздобыть.

Его вздох походил на шелест перевёрнутой страницы.

– Лайз, ты уверена, что стоит ехать сегодня? Когда мы приедем, все лавки уже будут закрыты, и…

– Да. Я хочу уехать сегодня. Заночевать там. Чтобы завтра у нас был ещё один день. Целый день. Последний. А вечером я уплыву.

Он не ответил. Просто ушёл наверх, за моим чемоданом.

Я слушала его размеренные шаги, и с моих губ сорвался смешок.

…ты был прав, Питер. Когда говорил про часы. Кто-то действительно отмерил наши общие дни, и для них наши желания не имеют никакого значения.

Как глупа я была, когда позволила себе думать иначе.

Я стукнула кулаком об стену. Рука прошла сквозь мигнувшую голограмму обоев, ободрав кожу на костяшках, но внешняя боль казалась почти приятной: отвлекала от боли внутри.

Питер молчал, даже вернувшись с моими вещами. Запрограммировал сигнализацию и, выведя меня на улицу, запер дверь.

– Идём, – сухо бросил он, убирая ключи в борсетку и доставая оттуда те, что ему оставил Эш.

В последний раз оглянувшись на дом, увитый плющом, льющимся из цветочных ящиков на втором этаже, я направилась к мобилю, слушая, как стучат по брусчатке колёса чемодана.

Да, Питер, ты был прав. Не только насчёт часов.

В том, что вернуться в твой дом по окончании этого приключения нам с тобой не суждено – тоже.

Четыре года назад

– Лайза, прекрати! Ну хва… ха-ха…

– А ты прекрати вести себя, как циничный старичок!

Небольшая детская в обычной квартирке обычного многоэтажного дома. На узкой кровати хохочет златокудрый мальчик, старательно отбрыкиваясь от щекочущей его темноволосой девочки постарше.

Ни у Эша, ни у Лайзы из лиц пока не ушла умилительная детская пухлость, – но фигурка последней уже принадлежит не девочке, а маленькой, едва начинающей взрослеть девушке.

– Ладно, хватит с тебя. – Смилостивившись, Лайза отпускает брата и откидывается назад, прислоняясь спиной к стене, сдувая чёлку с вспотевшего лба. Её плечи на сантиметр утопают в светло-сизой голограмме однотонных обоев. – Так почему ты сказал, что это ни к чему хорошему не приведёт?

Эш смотрит на неё почти жалостливо:

– Лайз, ну какая может быть любовь в тринадцать лет?

– А тебе-то откуда об этом знать в восемь?

Мальчик лишь плечами жмёт; в синих глазах уже сейчас светится недетская проницательность.

– Это серьёзно, – не дождавшись ответа, говорит Лайза. – Совсем не то, что было до этого.

– Совсем не то, что подержаться за ручки по дороге в буфет?

– Я… я думаю о нём всё время, и… – Лайза опускает голову, и волосы занавесью скрывают её порозовевшие щёки, – мы даже целовались.

Эш удивлённо приоткрывает рот.

– Что, не в щёку? – недоверчиво спрашивает он потом.

– Нет. И не просто чмокнулись. Он… он посасывал мою губу. Как в настоящем поцелуе. Да он и был настоящим. Понимаешь? – Лайза вскидывает лицо как будто с вызовом. – Это и впрямь серьёзно.

Эш стоически вздыхает и закатывает глаза.

– Я одного не пойму, – изрекает он, – почему ты душу изливаешь мне, а не маме?

– Потому что она наверняка надо мной посмеётся.

– Я тоже над тобой смеюсь.

– Да, но видеть, как смеёшься ты, не так обидно. – Лайза подозрительно смотрит на брата. – Если не хочешь, могу не изливать.

– Нет уж. Меня и так никто, кроме тебя, всерьёз не воспринимает. Одноклассники разве что, но о чём с ними говорить? – Эш поднимает с покрывала старинную книгу в потрёпанном кожаном переплёте и прижимает её к груди – бережно, как любимую игрушку. – Ничего серьёзнее сказочек не читают.

– Ну, они повзрослеют.

– Но я тоже повзрослею. И когда они догонят меня, я опять буду впереди, и нам снова будет не о чем говорить. – Он морщится. – Смотрю на них и хочу быть… таким же. Играл бы с ними, обсуждал мультики, и мне не было бы скучно. А то иногда кажется, что мне всю жизнь будет так же одиноко. Так и останусь тем, кто сидит в уголке и читает книжки.

– Тебе не будет одиноко. – Лайза ободряюще взъерошивает его кудри. – Я всегда буду рядом.

Дверь в комнату открывается, и на пороге появляется мать семейства: та же Лайза, только повзрослевшая лет на двадцать.

– Спать пора, малыши. – Леди Форбиден, улыбаясь, прислоняется плечом к дверному косяку. – Не то завтра в аквапарке долго не прокупаетесь.

Лайза послушно встаёт и, пожелав брату спокойной ночи, уходит.

Сабелла Форбиден следит, как Эш, нехотя отложив «Кодекс Форбидена» на тумбочку, залезает под одеяло. Легонько погладив сына по волосам, целует его в лоб и приказывает в пространство:

– Выключить свет.