– Я ни разу не дарил тебе цветов, – тихо сказал Питер. – Решил, что нужно это исправить.

Цветы походили на маленькие лилии – на вершине каждого стебля кружком умещалось пять-шесть соцветий, – но с узкими гофрированными лепестками и длинными, с мою ладонь тычинками, тянущимися вбок, обрамляющими соцветия тонкими лучиками. В цветочных лавках я видела их не раз, но не знала, как они называются.

– Красивые, – почти прошептала я, вдыхая лёгкий, тонкий, едва уловимый аромат. – Что это за цветы?

– А ты не знаешь?

– Нет.

Питер без улыбки смотрел на меня.

– Ликорисы, – произнёс он.

Я уставилась на красные соцветия – совсем другим взглядом.

– Забавно, – донёсся до меня голос Питера, удаляющийся по направлению к прихожей. – За всё это время ты так и не прогуглила, в честь чего назвали маньяка, которого ты так настойчиво искала.

– Мне было немного некогда, – пробормотала я, глядя на цветы, давшие имя кровавому убийце. Слава богам, покойному. – Почему именно они?

– Потому что я знаю, что у тебя есть чувство юмора, и местами оно достаточно чёрное, чтобы оценить подобную шутку. – Вернувшись в комнату с парой больших пакетов и пятилитровой бутылью питьевой воды, Питер подтащил к моему креслу журнальный столик и стул. – И потому что я как раз про них гуглил. – Сунув руку в один из пакетов, он достал оттуда несколько ароматических свечей в стеклянных баночках. – Ликорисы родом из Асахи. Там их называют хиганбана, «цветок равноденствия», а у нас – «паучьей лилией». Обычно она цветёт на осеннее равноденствие, но в том магазинчике, где я их купил… видимо, там растения подгоняли магией. На родине про них сложили интересную легенду.

Пока Питер зажигал свечи, расставленные на столе, я не могла оторвать взгляд от ликорисов. Красивые цветы. И жутковатые – даже если не брать в расчёт печальную историю с убитыми девушками. Тычинки их и впрямь чем-то походили на паучьи лапки, длинные и тонкие, как у паучков-сенокосцев.

Даже жаль, что мы так быстро убежали из дома Грега Труэ… Если он осыпал своих жертв пыльцой ликориса, наверняка где-то позади его дома была оранжерея, в которой он разводил это чудо.

– Что за легенда? – всё-таки спросила я, когда вспыхнувшие фитили сгустили тени в углах гостиной, и сумерки за окном, заволокшие всё вокруг плотным полумраком, уступили место уютному полусвету.

– Ты, наверное, заметила, что у них нет листьев. – Питер извлёк из пакета объёмистые картонные коробочки с какой-то готовой снедью. – Листья опадают со стеблей ликориса до того, как он зацветает, и появляются вновь, лишь когда увядают цветы. – Он протянул мне деревянные палочки для еды, и стало ясно: купленная им снедь тоже имеет отношение к Асахи. Выбор цветов был не только мрачной шуткой, но и ещё одним атрибутом этнического колорита, которым мой самопровозглашённый рыцарь решил украсить наш последний совместный ужин. – По легенде, когда-то листья ликориса охранял один дух природы, а цветки – другой. Духи полюбили друг друга, и однажды они оставили свои обязанности ради того, чтобы побыть вместе. Узнав об этом, боги разгневались и прокляли их: обрекли листья и соцветия расти по очереди. Чтобы духи всегда были рядом, но больше никогда не смогли встретиться.

– Ужас. – Отложив букет на край стола, я открыла поставленную передо мной коробочку. Ну да: рис и тонкие ломтики рыбы, сдобренные тёмным соусом и присыпанные кунжутом. Успевшие остыть, но я была не в обиде. – И что, они действительно не встретились?

– Встретились. Жители Асахи ведь верят в перерождение душ. Вот и духи встретились после смерти, перед очередной реинкарнацией. Они поклялись найти друг друга в следующей жизни, однако они не сдержали своего слова и не встретились больше никогда.

– Какая милая история, – сказала я, ухватив палочками кусочек рыбы, чтобы отправить в рот. – И совсем не грустная.

Питер держал свои палочки в руке, но есть не торопился. Просто сидел напротив меня и смотрел на тревожно-красные цветы мятными глазами, затенёнными пушистыми ресницами и печалью.

– Им было не суждено быть вместе. – Он взял бумажный стаканчик с чаем, явно прихваченный из того же кафе, где он разжился едой. Сделал маленький глоток, словно желая смягчить сухие губы. – Ни в той жизни, ни в следующей. И на языке цветов ликорис означает «мы никогда не встретимся вновь». Его кладут на могилы… или дарят на прощание. Человеку, с которым расстаются навсегда.

Я проглотила рыбу, после этих слов пуще прежнего отказывавшуюся лезть в горло.

Отложив палочки, сложила ладони на коленях, почти с ненавистью уставившись на собственные бледные, бесполезные, беспомощные руки.

– Я бы отдала всё, чтобы ты мог уплыть со мной.

– Я знаю.

Голос Питера был спокоен, – и это спокойствие резало душу больнее, чем если бы он кричал.

– Наверное, нам тоже просто не суждено быть вместе. – Зажмурившись, я рассмеялась: хриплым, горьким, каким-то шершавым смехом, царапавшим слух, как наждак. – Ни в этом мире, ни в другом.