Брат смотрел на меня. От уголка бледных губ стекал на брусчатку тёмный багрянец, пока рукоять ножа, предназначавшегося мне, вздрагивала вместе с его попытками вдохнуть. Наверное, старик хотел ударить меня в спину, а Эш всё же последовал за нами, но не успевал предупредить меня, только…

Эш судорожно дёрнулся. Ещё один раз.

И затих.

Я стояла под его неподвижным взглядом, не в силах крикнуть, не в силах двигаться, не в силах даже нагнуться к нему. Да и зачем? Это ведь не могло быть правдой.

Наверное, я всё же сплю. С тех пор, как меня вырубил Питер. Или ещё раньше.

– Идём! – Коул дёрнул меня за руку. – Ему уже не помочь!

Идти… куда? Для чего? Одержимые скоро встанут, и если это сон, я проснусь, когда меня убьют. Лучше проснуться от кошмара, чем продлевать его.

А если это правда, зачем мне куда-то бежать?..

Не дождавшись реакции, сид сгрёб меня в охапку и потащил к лодкам, вскинув на плечо головой вниз. Я даже не сопротивлялась, просто не могла: апатичное оцепенение сковало тело, мысли, чувства.

На ноги меня поставили на ближайшем пирсе, рядом с маленьким катером, владельцу которого не повезло только что пришвартоваться. Мужчина ещё не успел привязать моторку, лишь притянул канатом к берегу. Он увидел меня, и глаза его заволокло чернотой; Коул тут же материализовался у него за спиной, свернул шею и спихнул в воду, пока я смотрела на это с отстранённым любопытством зрителя в кино.

Наверное, это нормально, что я ничего не чувствую.

В конце концов, если ущипнуть себя во сне, боли не будет.

– Залезай. – Сид возник рядом со мной, подталкивая к катеру. – Ну же…

Я перелезла через алюминиевый бортик: катер был открытым, с невысоким ветровым стеклом и довольно просторным. Уселась на корме, наблюдая, как Коул отбрасывает канат и дёргает за верёвку, заводя мотор, а потом перемещается к рулю, чтобы вывести катер в море.

Я смотрела на одержимых, столпившихся на пирсе, провожавших нас чёрными глазами, пока толпа не слилась в сплошное пёстрое пятно. Потом набережная превратилась в скопище далёких огней, и я отвернулась.

Коул сидел за рулём, полуобернувшись, неотрывно следя за мной. Ревущий мотор наполнял воздух назойливым запахом топлива; холодный ветер обдувал лицо, кидал на руки солёные брызги, и катер летел по волнам, едва заметно ныряя носом вверх-вниз.

– Вот и всё, – донеслись до меня негромкие слова сида. – Скоро ты будешь в безопасности.

Коул был уже настолько прозрачным, что я с трудом различала его очертания. Впереди ждала только тьма, сверху и внизу: чёрное небо и чёрное море. Там, куда мы плыли, не было видно ни горизонта, ни единого огня, но я знала, что там ждёт Эмайн.

Правой рукой я коснулась кожи на запястье левой. Сжав два пальца, ощутила боль от врезавшихся ногтей.

Если ущипнуть себя во сне, боли не будет.

Если я чувствую боль, это не сон.

Если это не сон…

– Эш… погиб?

Собственный голос казался шорохом мёртвых листьев.

Коул не ответил. Только повернулся к рулю, так, чтобы я не могла видеть его лицо.

…осознание пришло запоздало. Уже без боли. Видимо, смерть Эша была тем, что выше моих сил, тем, что превышало мой порог. Любой чувствительности есть предел. Любая пытка вызывает привыкание.

Боли не было. Её поглотила жадная пустота, вновь разверзшаяся чёрной дырой где-то рядом с сердцем. Зато была мысль: единственная, очень чёткая и ясная, пульсировавшая в опустевшем сознании сигнальным огнём.

Эша больше нет. Его нет. Всех, кого я любила, всех, кто был мне дорог, – нет.

Значит, мне остался лишь один путь.

Я неторопливо, неслышно встала, глядя на Коула. Он не смотрел на меня: то ли боялся, что я потребую ответа, то ли решил, что я смирилась.

Забралась с ногами на удобный кожаный диванчик сиденья; выпрямилась, и ветер отвесил мне холодную пощёчину, заставив пошатнуться.

Сид всё-таки обернулся – слишком поздно.

Я услышала его крик, уже оттолкнувшись ногами от сиденья. Изо всех сил, так, чтобы перелететь через бортик, не попав под безжалостно ревущий мотор, и нырнуть в чёрную воду головой вниз.

Всегда любила плавать и нырять. Поездки с мамой в аквапарк не прошли даром. Помнится, я долго училась правильной «ласточке» – такой, чтобы не отбить живот; сейчас получилось не совсем, и жгучая боль хлестнула по коже вместе с холодом остывшего моря, но мне было уже плевать. Темнота и тишина воды приняли меня в свои объятия, и я гребла вниз, вниз, выпуская носом воздух из лёгких, чувствуя, как давит на уши морская толща и тяжелеет намокшая одежда, помогая погружаться. Потом жадно втянула носом солёную воду, и лёгкие обожгло ослепляющей болью.

…тебе не доставить меня на Эмайн, Коул. По крайней мере, живой. Потому что мне не нужна жизнь такой ценой. А когда я умру, тебе не останется ничего, кроме как вернуться назад и перечеркнуть всё, что мы с тобой натворили. Если ты не простил себе мою смерть, если не возненавидел меня после вечности в безвременье, ты вспомнишь мою просьбу: дать мне умереть, чтобы все остальные жили.

И выполнишь её.