– Я не могу исчезнуть, пока я здесь. Здесь всё статично. Всё остаётся таким, как есть. Но я тратил силы каждый раз, когда выходил отсюда, и ещё больше – каждый раз, когда взаимодействовал с кем-то или чем-то в реальном мире. Тех сил, что у меня остались… наверное, хватит на то, чтобы выйти в Харлер ещё раз. Совсем ненадолго. А потом я исчезну. – Коул говорит об этом без страха, без сожаления. – Я могу научить тебя. Всему, что умею сам. Чтобы ты помогла себе вместо меня. Если будешь выходить ненадолго, лишь в моменты, когда другой тебе грозит опасность, то избежишь слияния со своим двойником.

…я призрак. Как и он. То, что мы оба поняли свои ошибки, ничего не меняет.

Даже если бы я поверила ему тогда, в самом первом варианте нашей истории, и осталась на Эмайне – это не изменило бы того, что моя мать спилась, а Эш стал чудовищем похуже Питера и развязал войну.

– Что тогда, что теперь… Из-за меня всегда гибли люди. Другие, хорошие люди. И фейри. – Я цепляюсь за ткань его рубашки так, словно иначе провалюсь в океан под моими ногами. – Видимо, мне действительно лучше просто умереть.

– Нет, – голос Коула остаётся тихим, и лишь пальцы зарываются мне в волосы, будто готовясь держать меня, когда я побегу. – Тогда всё, что я делал, я делал напрасно.

– Не напрасно. Мы предотвратим то, чем станет Эш. Предотвратим множество жертв по его и моей вине. По-моему, это стоило того.

– Я хотел спасти тебя. Не его.

– Я знаю. И будь у меня в запасе целая жизнь, мне не хватило бы её, чтобы тебя отблагодарить. – Не отстраняясь, я поднимаю голову. – Но ты не хотел делать это такой ценой.

– Сейчас мне уже нет дела до цены.

В его взгляде снова светится лёд. Нет, не лёд: лёд тает со временем, и даже камень точит вода. В его взгляде сияет металл – такой, что невозможно сломать, такой, что не может заржаветь; его можно только согнуть, но даже тогда он рано или поздно выпрямится обратно…

– Спасибо, что привёл меня сюда. Спасибо, что я наконец смогла понять тебя. Я была неправа, трижды неправа, когда не верила тебе. И полюбила тебя, как только увидела. Не благодаря твоему очарованию: оно на меня не действует. Ты должен это знать. – Я касаюсь губами его подбородка. – Но я не смогу, Коул. Я – не ты. Ты же видел. Ты же знаешь. А сейчас на меня давит память всех моих прожитых жизней и всех моих смертей. Я… я просто хочу, чтобы всё это закончилось.

Он смотрит на меня – долгим, безмолвным взглядом. И понимает, что я права, ведь он и правда знает меня лучше меня самой, – но не может просто опустить руки. Просто признать, что так и не смог спасти ту, ради которой он пожертвовал всем, что у него было; ради которой пошёл против предопределённости, законов мироздания и воли богов. Не после всего, что произошло. А я не могу и не хочу делать того, что оправдает все его усилия. Чем дальше, тем больше жертв приносится во имя моего спасения; тот вариант меня, который не знал всей правды, просто не сможет жить, помня о них, а этому варианту жить уже не суждено.

И всё равно в сердце вонзается острый нож, когда я думаю о том, что мне придётся сейчас сказать.

– Давай вернёмся в тот день, когда ты пришёл к моей матери и сказал ей правду. Прежде, чем она начала умирать. Выйдем в Харлер… и ты ничего ей не скажешь. – Каждое слово – маленькое предательство, но я не могу иначе. – А потом сольёмся с нашими двойниками.

– Нет.

– Ты не помешаешь мне умереть. Я попаду под мобиль, как и должна была. Никто больше не пострадает. А ты забудешь обо мне. Обо всём этом. По-моему, это справедливо.

– Это буду уже не я.

– Ты же не просто исчезал, когда сливался с двойником. Ты говорил, что оказывался в его… в своём теле. В теле живого Коула. Значит, ты продолжал жить. Ты, пусть и без твоей памяти. И я хочу, чтобы ты жил. – Я утыкаюсь лбом в его губы, пресекая возражения – и запечатлевая на своей коже прощальный поцелуй. – Пожалуйста, Коул… сделай это. Ради меня. Последняя услуга – то, о чём я в самом деле тебя прошу. Не исполнить клятву, которую ты дал над моим телом, а сделать то, о чём прошу тебя я – живая. Или почти.

Он молчит. Резко вскидывает голову, глядя на что-то за моей спиной.

Я оборачиваюсь.

Страж стоит чуть поодаль, наблюдая за нами безглазым взглядом. Точно такой, каким я помню его с самого первого кошмара. Он стоит на прозрачной грани между временем и безвременьем, и тьма под этой гранью льнёт к его ногам: словно стремится вырваться из-за барьера и хлынуть сюда.

Здесь не существует ни времени, ни его ограничений, – но то время, что мы с Коулом можем быть вместе, всё равно ограничили.

– Ты уверена? – произносит Коул негромко, не сводя глаз с твари. – В том, о чём просишь?

Когда я киваю, берёт меня за руку – и не бегом, но очень быстрым шагом влечёт за собой дальше, вдоль клубящейся тьмы, заволокшей тот день, что он менял сотни раз.

Мы идём, не оглядываясь, но я спиной чувствую внимательный взгляд твари, провожающий нас.

Она не нападает. Должно быть, хочет понять, что теперь мы собираемся делать; пока – просто понять. А Коул останавливается там, где под ногами выплывает из тьмы картинка меня, мирно спящей в нашем доме в Мойлейце, и крепче сжимает мою ладонь.

– Не бойся, Лайза.