То, что Рок здесь, что несколько дней назад не прошла мимо одинокой потерянной меня, что помогла мне стать далеко не такой одинокой и далеко не такой потерянной – это было куда важнее времени, которое мы потратили на проверку теорий, не оправдавших себя. Тем более что я и сама была так рада за них ухватиться.

– Я большая девочка и сама себе помогу. А ты помогаешь мне уже тем, что отправилась со мной. Без вас с Питером… Не знаю, что бы я без вас делала.

– Лучше бы ты, большая девочка, сделала с Питером то, на что вы оба с первого дня напрашиваетесь, – криво усмехнулась Рок, наконец поднимая голову, чтобы поднести сигарету к губам. – А то иногда хочется столкнуть вас лбами и крикнуть: «Да целуйтесь же уже».

Непривычный блеск в глазах подсказывал мне, что виски, да к тому же на голодный желудок, успело ударить ей в голову. Впрочем, то, что баньши пьянеют даже легче обычных смертных, я выяснила ещё во времена учебных будней: мои однокурсницы Хелен и Джилл, отмечая в баре очередную сданную сессию, после пары пинт «Гиннесса» разве что на столах не танцевали. Сама я этого не видела, но Гвен рассказывала.

– Мы с Питером как-нибудь сами разберёмся.

– Вижу я, как вы разбираетесь.

– Мне не до этого, Рок. Вообще.

– Почему?

– В смысле «почему»? Нам грозит опасность. Мы можем умереть в любой момент.

– Ты напоминаешь об этом мне? – Рок затянулась, чтобы выдохнуть следующие слова вместе с вишнёвым дымом: – В детстве я любила дышать на зеркала. Рисовать человечков на запотевшем стекле. Меня огорчало, что долго они не живут и исчезают, как только растает дымка, но мне казалось, что прожить несколько секунд лучше, чем не рождаться и не жить вовсе. Позже я поняла, что все мы – человечки на зеркале. Рождаемся и живём, пока не растает дымка наших тел. Секунды в масштабах вселенной. Недолговечные и хрупкие, как стекляшки или снежинки на руке. Наше существование – вечный эскапизм: итог всегда один и неизменен, и всё, что мы можем, – не думать об этом, чтобы брать максимум от бесценных дней, нам отпущенных. Любой согласится, что неизлечимо больным лучше коротать последние дни в смехе, беззаботности и любви, а не в безрадостных мыслях о скором конце. Каждый человек рождается неизлечимо больным – смертностью. Умереть можно посреди самой размеренной жизни, где всё кажется расписанным на годы вперёд. Настоящее – всё, что у нас есть. Всегда. – Баньши коснулась сигаретой краешка губ, и белёсые дымные завитки на секунды обрамили её лицо туманной рамкой. – Наверное, потому Великая Госпожа и запрещает нам рассказывать другим об отмеренном им сроке… Её можно понять, хотя с её стороны это довольно жестокая шутка: дать нам подобный дар, сделав так, чтобы мы были бессильны на что-либо повлиять. Впрочем, последнее, что можно сказать про богов, так это что они добры. Милостивы порой, щедры, но только не добры.

– Мы с Питером несколько дней как друг друга знаем, – сказала я, не настроенная философствовать. В конце концов, в отличие от Рок я была трезвой – и всё отчётливее чувствовала, что слишком.

– И что? Тут вся штука в том, твой человек или нет. Если он твой… неважно кто, друг или возлюбленный, но главное – твой… к чему медлить с признанием, что в действительности он для тебя значит? – Баньши сделала ещё затяжку, глядя на пыльную каминную полку. – С любыми отношениями так… Никогда не знаешь, что их закончит и когда – тоже. Неважно, как вы близки и сколько знакомы: подводные камни, о которые разобьётся то, что вас связывает, могут всплыть и десять, и пятьдесят лет спустя. Другой человек – всегда пропасть, на дне которой мрак и неизвестность. Но даже если ты неудачно упал в одну, не стоит бояться падать вновь: лучше делать шаг и верить, что тебя подхватят. Вдруг повезёт и в полёте обретёшь крылья.

Я смотрела на её тонкий профиль, и смутное подозрение становилось всё более чётким.

– Ты была на моём месте. Ты любила кого-то. И не успела ему об этом сказать.

Рок поднесла сигарету ко рту – и опустила руку, так и не коснувшись губами мундштука.

– Я тогда была на втором курсе университета. Пришла на учёбу после летних каникул, а к нам перевелась одна девчонка из другого города. Я на неё посмотрела и поняла – моя. Виду, конечно, не подала, но после первой пары она сама ко мне в буфете подсела. Да только я видела, что ей осталось две недели. И… подумала, что не стоит начинать то, что так быстро закончится.

Я молча слушала, как откуда-то доносится звяканье посуды, перемежаемое отзвуками свиста Питера.