… Ловко беломордая мармазетка его обвела!.. Майор в детстве состоял в юннатском кружке при Доме пионеров и знал, что есть порода обезьян с таким названием. Диктофон у нее был приготовлен, и с Бубенцовым вась-вась, и с министром!.. Разумеется, майор и без нее знал, что действует не совсем законно и профессионально, но уж больно братья Галицкие его бесили!.. Особенно рэпер ПараDon’tozz, мать его так и эдак!.. И вот если бы его, майора, сию минуту вызвал тот же Бубенцов и спросил, кто завалил старика Милютина, Мишаков опять сказал бы – Галицкие завалили! Ну, некому больше! Как-то они хитро все придумали, обтяпали, обставили, что у них алиби, свидетели, люди с утра до ночи вокруг, но они это!.. Нет там никаких других выгодополучателей и быть не может!

А если облезлая беломордая мармазетка права, и эта вчерашняя тетя сама себя к стулу прикрутила, вернее прикрутил ее сынок малахольный? Тогда ведь совсем другой расклад вырисовывается! Ну, принципиально другой!.. И тогда выходит, что он, Мишаков, профессионал сыска и матерый опер, этот расклад проморгал, а мармазетка прочухала, что ли?..

Он вывернул баранку, выехал на шоссе, пуганул какого-то студента на «Хюндае», поддал газу, завизжал шинами на светофоре. Ничего не помогало.

Нужно начинать думать с какой-то совершенно другой стороны, а думать майор не слишком любил. Он любил действовать.

Утром следующего дня тютелька в тютельку к одиннадцати явилась Демидова, поскреблась к майору в кабинет, и сколько он ни вопил: «Я занят! Выйдите, занят я!.. В коридоре подождите, сказано же!..», вошла, села у стены, достала телефон и уставилась в него.

– Если вы за Галицким, обождите за дверью.

Она подняла альбиносные глаза:

– Я лучше здесь.

И опять уткнулась в телефон.

Майор решил не обращать на нее внимания и писать. Он писал как бешеный, не обращал внимания изо всех сил, упрел весь. Демидова даже глаз не подняла. Старался майор, как выяснилось, когда он посмотрел на часы, целых двенадцать минут. Ну, а потом не вынес, вызвал Павлушу, который привел Галицкого, и вытолкал парочку взашей.

Едва сойдя с крылечка, Лиса сказала Нику:

– Купи мне чупа-чупс.

Он щурился и озирался по сторонам. Свобода после двух ночей в КПЗ казалась ему удивительной и неправдоподобной.

– Ты что, не ездила домой?

Лиса оглядела себя. На ней был все тот же грязный, некогда белый джинсовый костюм, в котором она вымокла, поджидая его возле института.

– Не-а.

– А где ты ночевала? У Сандро?

– Не-а. Я его не видела даже!

На самом деле две ночи она провела у подружки, и это было… плохое гостевание. Подружка все выпытывала что-то, и ладно бы по делу, а то всякую чушь – сколько тот зарабатывает, правда ли, что этот гей, скоро ли третьего назначат, а четвертого снимут! С точки зрения подружки, Лиса все это должна была знать, а она не знала!.. И вообще ее никто и ничто все эти дни не интересовало, кроме Ника Галицкого!.. Вчера вечером она изо всех сил ждала утра, а подружка ей мешала ждать. Потом навалили еще какие-то люди, все разлеглись по диванам с кальянами, принялись пускать дым и погрузились в телефоны. От дыма у Лисы очень быстро заболела голова. У нее всегда болела голова от запаха наркотика!.. Она ушла было в спальню и принялась за «Бесов» – сочинение Ф. М. Достоевского, – но тут нарисовался пацанчик, которому то ли телефон надоел, то ли дым в голову ударил, и стал Лису хватать и щупать. Ей это решительно не понравилось, и она смазала пацанчика по уху. Однако тот не угомонился, а наоборот, возбудился. Тогда Лиса хорошенько его отделала, да еще укусила во время потасовки, оставила завывать и кататься по покрывалу, а сама ушла в ванную и там заперлась. Тут ей стало так противно, что она неожиданно для себя заплакала горючими слезами. И, главное, деваться было некуда!.. И рассказать некому – Ника-то в тюрьму посадили! Ну, пусть не в тюрьму, пусть не посадили, и пусть она никогда в жизни ему ничего не рассказывала, но хотелось, чтоб он слушал, жалел ее, хмурился, а потом побежал бы и тоже навалял недоумку!.. Ей так хорошо было с Ником в его неухоженной старой квартире, так спокойно! И утром он ее кормил!..

Но этим дело не кончилось. В ванной она сидела довольно долго, а когда вышла, побитый пацанчик налетел на нее, стал таскать за волосы, выкрикивать угрозы, ударил плечом о дверь, еле их разняли. И подружка потом все уши ей прожужжала, мол, папаша побитого какая-то шишка, лучше бы Лиса ему отдалась, а не рожу расцарапала.

Все это тоже было мерзко, и хотелось, чтобы скорей наступило утро и все забылось.

Лиса частенько попадала во всякого рода истории и всегда казалась себе после них нечистой и в чем-то виноватой.

– Как ты узнала, что меня сегодня отпустят? – спросил Ник. – Слушай, мне нужно домой заехать, хоть душ принять, и на работу, у меня там…

– Знаю, знаю! – перебила Лиса. – У тебя в Новосибирске производная рвется! Я с тобой.

О том, откуда она узнала, что его отпустят, можно не рассказывать. Она виртуозно умеет путать следы и уводить собеседника от щекотливой темы.