Я с ужасом смотрела, как женщину швырнули на пол, несколько мужчин обступили ее кругом, на ней разодрали одежду. Я слышала, как она кричит, рыдает, как они подначивают друг друга грязными словечками. Нас больше не выводили из трюма, нас оставили любоваться зрелищем, чтоб неповадно было. Никто не смотрел, все закрывали уши руками, прятали лица, но ее крики все равно до нас доносились. Мне казалось, это никогда не закончится. Я слышала все, что они делали, потому что ублюдки озвучивали каждое движение, всю грязь, приказывали, матерились. Она не сопротивлялась и уже не кричала, только постанывала и плакала. Все время плакала. Я этот плач никогда не забуду. Это было впервые. Я никогда раньше не встречала такой жестокости по отношению к женщине. Как можно выжить после этого? Как можно после этого спать по ночам? Они ее ломали. Теперь я понимала значение этого слова. Ломали по-настоящему. Так, как только можно сломать живое существо.

— Хватит. Не то сдохнет. Оставьте ее тут — пусть в себя приходит. Мехмет заберет в бордель потом, если оклемается.

Меня тошнило, и голова кружилась, трясло от отчаяния и ужаса. Когда отвязали и повели к выходу мимо несчастной, которую рвало на пол, пока она, окровавленная, ползла к стене, я сама почувствовала спазмы в желудке. Она подняла на меня лицо, залитое слезами, кровью и спермой, и я отшатнулась, тяжело дыша. Твари. Ублюдки. Конченые, отмороженные ублюдки. Господи. В какой ад я попала? Это хуже, чем на проклятой даче Ахмеда. Это самое страшное, что я когда-либо видела.

— Пошла, сука, или на ее место хочешь?

Пнули в спину, и я сделала шаг к двери, все еще глядя на женщину. Я никогда этого не забуду, и до меня с ужасом начали доходить слова: "Мы никто, мы их вещи, их рабы, они могут нас насиловать, бить, терзать".

— Все, твари? Теперь все успокоились. Пошли за мной.

Нас и правда накормили, согнав в одно помещение, похожее на столовую, потом отправили мыться. Как скот. В душевую под надсмотром нескольких мужчин. Меня трясло от страха и отвращения. С нас сдирали одежду, швыряли нам мыло, а сами смотрели, как мы моемся, иногда подзывали к себе то одну, то другую, лапали, заставляли заниматься с ними оральным сексом. Меня пока не трогали, а я, в затаенной истерике, ждала своей очереди и понимала, что все были к этому готовы. Все, кроме меня, от одной мысли, что кто-то из этих уродов прикоснется ко мне, я впадала в состоянии хаоса, в такую панику, что мне казалось, я не смогу молчать, и меня убьют. И пусть убьют. Лучше сдохнуть, чем стоять перед ними на коленях и брать в рот их вонючие члены.

Из душа нас снова погнали в тот же круглый зал — столовую. Вокруг тошнотворная роскошь и золотая роспись по стенам. И меня снова затошнило, как тогда на проклятой даче Ахмеда. Слишком похоже. Отдает тем же цинизмом и болотом. Адом под декорациями Рая.

Все пленницы, кроме меня, голые, стояли в шеренгу по кругу, а Мехмет, высокий рыжеволосый тип, с густой щетиной и зелеными сальными глазками, рассматривал нас, как лошадей на ярмарке, и щелкал коротким хлыстом, иногда охаживая им кого-то из девушек. Не сильно, но достаточно для того, чтобы они вскрикнули или заплакали, а он улыбался и похотливо поправлял член под джинсовыми брюками.

Некоторых увели сразу, я даже не знаю, куда, и знать не хочу. Я вообще старалась абстрагироваться, насколько это вообще возможно в этом кошмаре. Я успокаивала себя тем, что я им нужна не для этого. Скорее всего, не для этого… но если я ошибаюсь?

Нас осталось всего десять. Он прошел возле каждой, трогая за лицо, за грудь и за ягодицы. Некоторым приказывал встать на четвереньки задом к нему, наклонялся, засовывал в них пальцы и комментировал насколько там узко или нет. Остальные ржали, наблюдая за этими проверками. Когда он подошел ко мне, я подумала о том, что выжить не хочу. Пусть лучше забьют до смерти, но я не встану даже на четвереньки. Мехмет потрогал мои волосы, ущипнул за сосок через кофту.

— Она? — спросил у одного из своих.

— Она самая. Бакит себе хочет. Велел обращаться иначе.

— Себе или для кого-то по заказу?

— Сказал, себе лично. Приедет аукцион смотреть, цену обещал приличную.

Глаза торговца ощупывали меня так тщательно и мерзко, что я чувствовала, как он копошится у меня под кожей.

— Даже так? Жаль. Я б ему подогнал парочку других, а эту забрал в одно шикарное место, где как раз не хватает таких красоток свеженьких, не сидящих на дури.

— Личные указания, Мехмет. Бакит именно ее хотел.

— Пофиг. Разденься, сучка. Давай, снимай шмотки. Покажи, что ты там спрятала настолько золотое, что сам Бакит глаз положил? Ты меня слышишь, ты, недосука? Снимай шмотки и покажи мне свое тело. Симпатичная физиономия еще не залог успеха на торгах. Если Бакит не возьмет, а у него бывают заскоки, я знать хочу, что мне делать с тобой?

Я и не думала ему покориться, потому что лучше вскрыть себе вены, чем позволить с собой, как с ними всеми. Я после этого выживать не собираюсь. Потому что Я не выживу. Один из пособников Мехмета что-то шепнул ему на ухо.

— Ну и что? Для меня она — ноль, шлюха, пустое место. Какая разница? Ее все равно трахать будут, как последнюю шалаву. Бакит сам побалуется, потом брату скинет, и будут видео снимать с ней в главной роли, а может, на ошметки и по пакетам в лес после очередной вакханалии. Я что, не знаю забавы этих двух ублюдков-извращенцев? Снять тряпки, я сказал.