Знала, что ударит. Уже не удивилась. Схватилась за щеку, с ненавистью глядя на него и чувствуя дикое желание впиться ногтями ему в лицо.

— Потому что ты моя жена. Мою фамилию носишь. И будешь носить, пока жива. И сосать будешь у меня, и трахать тебя буду я.

— В перерывах между другими шлюхами? Лучше сейчас убей.

— И убью, — зарычал мне в лицо.

— Убей. Ты же мне не веришь. Ты же осудил меня без суда и следствия. Ни одного сомнения не закралось. Ты хотя бы видео то проверил? Посмотрел? Или ты вот так, сразу… Потому что так удобнее. Потому что можно тогда себя жалеть. Можно становиться психопатом и наслаждаться этим.

— Заткнись.

— И не подумаю. Я тебя не боюсь, Максим. Что ты можешь со мной сделать? Убить? Убей.

Я со стола позади себя нож сгребла и сжала его пальцами. Он взгляд на мою руку опустил, смотрит как кровь по ладони стекает на пол, обвивая запястье, как красной нитью, а я даже боль не чувствую.

— На. Прирежь меня прямо сейчас. Вот здесь. И всем станет легче. Тебе, мне, Андрею. Только когда правду узнаешь, кого ты убивать станешь? Себя? Хватит смелости?

Перехватил лезвие прямо возле моей ладони и прижал кончик ножа к моему горлу, по моим пальцам потекла и его кровь.

— Прирежу… не сомневайся. Прирежу, как последнюю суку.

А у меня от его близости колени подгибаются и заорать хочется громко, истерично.

— Прирежь… жизни без тебя нет. Без доверия твоего. Сдохнуть хочу, Макси-и-им.

Выдрал из моих пальцев нож и швырнул на пол, обхватил мое лицо пятерней, пачкая кровью. То ли моей, то ли его. И вдруг впился в мои губы бешеным поцелуем, кусая, сжимая мой затылок другой рукой, с гортанным стоном, и я с рыданием обхватила его за шею дрожащими руками, отвечая на поцелуй, сплетая язык с его языком. И тут же оттолкнула, вспоминая, как шлюху лапал у меня на глазах.

— К девкам своим иди, — выдохнула тяжело дыша, — не прикасайся ко мне.

— У меня не стоит на них, — и снова к себе за затылок, сминая мои губы губами, — не хочу никого… о тебе каждую секунду.

Как голодные звери. Не целуемся — грызем друг друга, и чем больнее, тем сильнее наслаждение. Все исчезло. Лихорадит от восторга и от идиотской растерянности, когда вдруг получаешь все и сразу. Залпом… словно умирающий от жажды захлебывается глотками воды, до боли в горле и в груди. Так и я пью его. Всего, без остатка. Его запах, его голос, слова… присутствие.

Вгрызается в мой рот с каким-то бешеным рычание, и у меня подогнулись колени, удержал за спину, продолжая дико пожирать поцелуями. Они, как быстрый, голодный секс, болезненный и отчаянный. С больным удовольствием, которое имеет солоноватый вкус крови и слез.

В голове взорвался первый оргазм. Тот самый, который раздирает мозг и заставляет тело желать настоящего, адски желать, до лихорадки, когда от нетерпения дрожит подбородок и стучат зубы.

Глядя ему в глаза, сняла через голову платье и отшвырнула в сторону, оставаясь перед ним в одних трусиках. И этот взгляд. Мужской, тяжелый, горящий на мою грудь с твердыми, возбужденными сосками. Набросилась сама на его губы, впиваясь пальцами ему в волосы, другой рукой задирая рубашку, царапая его голую спину, сатанея от ощущения твердых мышц и гладкой кожи, обвивая бедро ногой и шепча ему в рот между яростными поцелуями:

— Руки, губы твои хочу… соскучилась, Макси-и-им.

В глаза смотрит и ладонью по груди скользит, оставляя кровавый след из пореза.

— Убил бы, тварь…

— Убей.

Сжимая его пальцы, пачкая своей кровью.

— Это будет больно.

— Мне и так больно… я не дышу… мне легкие разрывает без тебя.

Снова алчно в мои губы губами, жестко, сильно, ударяясь зубами, захлебываясь стонами, и дыхание оглушительно громкое. Сплетаемся вместе. Пью его глотками, выдыхая обратно. От страсти колотит крупной дрожью.

Рывком поднимает за талию. Заставляет обвить себя ногами и прижимает к стене. Возбуждение на грани фола. Все исчезло. К чертям реальность. В воздухе витает запах чужой крови и смерти, а мне кажется я наполняюсь жизнью, впервые за эти дни. Потому что у него изменился взгляд, потому что сквозь звериный мрак продирается мой Макс. Они сцепились в схватке там, на дне его взгляда, и я не даю ему думать, снова нахожу его губы, выдыхая в них тоскливую горечь.