Мы не говорили с Дариной о случившемся. Да и о чем тут говорить — ее исполосованное, выпотрошенное тело было красноречивее любого рассказчика. Фаина выходила ее тогда, вернула к жизни. До сих пор помню тот день, когда сказала, что можно ее навестить. Как стоял несколько минут перед дверью в палату и не решался войти, не понимая, что же со мной происходит. Ждал этого момента, и в то же время в глаза ее страшно было заглянуть, потому что знал, что не увижу в них желания жить. Стоял с цветами в руках, ладонь к двери протянул и так и застыл, набирая в легкие побольше воздуха, с силами собираясь, чтобы войти в эту чертову палату. Знал, что в улыбку мою она не поверит, только не мог позволить, чтобы мою жалость к себе почувствовала. Конечно, она знала, что все мы ее жалеем, только одно дело — понимать и совсем другое — видеть. Не хотел унижать, не хотел этого покровительства, которое заставляет человека чувствовать себя немощным. Только как все это запрятать поглубже, как вести себя так, словно не было всего этого?

А когда наконец вошел, то исчезло все сразу куда-то, просто сжал в объятиях, сильно, а из груди облегченный слабый стон вырвался — жива… Она жива, вот что главное. Справимся. Вместе справимся. Поможем. Будет сложно, будет невыносимо трудно, но она дышит, остальное уже не имеет значения. А потом Фаина про беременность сказала, и я не знал, радоваться нам или еще больше проклинать Макса. За то, что так и не оставил ее в покое. За то, что все же впился в нее непоколебимым якорем, неуязвимо зацепившись в чреве и судьбе. Въелся в ее плоть, как раковая опухоль, пожирая силы, разрастаясь, отравляя. И не вырежешь ее, потому что метастазами душу уже оплела. Не избавишься, потому что и Дарины тогда не станет. Но она научится с этим жить. Придется. Потому что не одна теперь. Фая про аборт тогда сказала, и я понимал, почему Дарина захотела так сделать. Потому что вот оно — живое напоминание, которое не даст забыть. Ту ночь, тот кошмар, отметины, которые сошли с кожи, так и не зарубцевавшись в душе.

Да, Макс… Такое не забывают. Не вычеркивают раз и навсегда. Если меня до сих пор потряхивало от воспоминаний тех дней, то что могла чувствовать она? Которую поднял до небес, заставил парить, чтобы потом — об острые камни и в грязь, на самое дно, растоптав и размазав, вынув душу и выбросив ее на свалку.

Я знал о нем все. Не знаю, почему, но мне было это нужно. Я не задумывался над причинами, я просто дал указания докладывать о каждом его шаге. Мы не общались, делами занимались в основном наши юристы и они же и решали какие-то спорные вопросы. Бизнес был налажен, кадры подчищены, сферы деятельности разделены, юридически, да и фактически все оставалось прежним. Империя, в отличии от нас, была цела и невредима и разрасталась с каждым месяцем. Все так же скупались предприятия, разорялись конкуренты и привлекались инвестиции. Здесь действовали иных механизмы, решались вопросы, на бумаге мы оставались все теми же партнерами, хотя мне до зубного скрежета хотелось разделить все к чертовой матери, отдать то, что ему полагается и разойтись навсегда в разные стороны. Только чувствовал, что права морального не имею. Нам все это от отца досталось. Хоть и на костях построена, но это его империя была. Жизнь отдал ей, все мог потерять, а за нее зубами держался, любому горло мог перегрызть… Потому что детям оставить хотел. Неправильно это было. Только нихрена от этого не легче… Намного легче сделать, как хочется, наплевав на весь мир, чем, сцепив зубы, делать так, как нужно. Вопреки своим желаниям, эмоциям и ожиданиям. Просто потому, что есть вещи, предать которые нельзя… Никогда…

Я чувствовал какую-то необъяснимую потребность знать, где Максим находится и чем занимается. Ждал подвоха? Возможно… Хотел оградить Дарину? Несомненно. Правда понимал, что после нашего последнего разговора это… лишнее. Переживал за него? О самой мысли руки непроизвольно в кулаки сжимались. Сам не понял до сих пор, почему не пристрелил тогда… Надеялся еще на что-то, до последнего думал, что шанса он этого заслуживает. Пока сестру не увидел и не пережил все это рядом с ней. Не хотелось думать, почему, мне не важны были причины, мне нужен был результат — это полная осведомленность. Где он? С кем встречается? Какие сделки заключает? Как смеет вообще жить после того, как всю семью под жернова пустил.

Правда, рассказать моим людям было практически нечего. Он походил на отшельника. Не выходил неделями из дома, лишь изредка выбираясь, чтобы погонять по ночному городу и затариться недельным запасом сигарет. Никаких выпивки, шлюх, борделей или наркотиков. Даже за это я его ненавидел. Уж лучше бы вел себя как подонок, так проще было бы… рукой махнуть, вычеркнуть, выбросить из жизни. Но нет, он вдруг "праведником" стать решил. Вину свою осознать. Сожрать себя, наказать. Только не трогало меня это, скорее раздражение вызывало, потому что раньше надо было… Раньше. Каким банальным я раньше считал выражение о невозможности склеить чашку. А сейчас себя осколком ее ощущал, рядом с другими такими же, которые хоть и сложили опять вместе, только уродливые трещины все равно будут всегда напомнить о том, что времена, когда она была единым целым, не вернуть.

Макс… Что же ты сделал, мать твою. Почему таким дураком был. Не пришел ко мне, не оперся на плечо, я же никогда не отвернулся бы, вместе мы все могли… Не было для нас ничего невозможного. Из таких передряг выбирались, что самим не верилось, что по земле этой до сих пор ходим. А ты похерил все… К чему пришел?