Когда машину ударило, Саша поняла: что-то тут не то, и открыла глаза. А они исполняют пируэты на дороге, все плывет… Некогда было испугаться! Авто Тамилы стало нырять в кювет, подружка завизжала, а Саша сползла вниз, съежилась и вместе с тем упиралась всеми частями тела куда только было можно. Всего один раз перевернулась машина и стала на четыре колеса, врезавшись в три березки. И врезалась-то частью, где сидела Тамила, которая страшно закричала.

А Саша ничего не чувствовала, абсолютно ничего. Пошевелила пальцами, плечами, с трудом вернулась на сиденье, но дверцу не смогла открыть – заклинило. Кто-то постучал в окно, Саша вскрикнула, увидев перепуганную рожу незнакомого мужика – это оказался водитель грузовой. С напарником они разбили окно и вытащили Сашу, она, почувствовав землю, вдруг так и села на пригорке, не имея сил держаться на ногах. Тамилу мужики не смогли вытащить, ее зажало покореженным железом, но она была живой и стонала от боли.

Подъехали какие-то мужчины, выяснилось, что они из правоохранительных органов, давно вели девушек и выжидали, когда те остановятся, чтобы взять Тамилу с поличным. Потом приехала машина МЧС, стали распиливать железо.

Вскоре и Алексей с Иннокентием прибыли, вот тут Саша испугалась того, что не случилось, но могло произойти. Идти она не могла, ее трясло, слезы лились, но, кажется, уже от радости, при всем при том она рассказывала взахлеб о том, как выманила ее «подружка». Алексей отнес жену в свою машину, водитель грузовой принес ей горячего чая, а он отправился наблюдать, как вытаскивают Тамилу. Приехала «Скорая», негодяйку с повреждениями конечностей уложили на носилки. Как ни странно, ей крупно повезло – сломана нога и на второй ноге повреждено колено. Алексей подошел к ней, чтобы сказать напоследок:

– Жаль, что в нашем государстве не дают женщинам пожизненного срока. Но я приложу все усилия, чтобы ты получила по максимуму.

Потом вернулся к Саше и еще долго ее успокаивал, прежде чем отправиться к матери за дочерью. Там они узнали, что у отца инфаркт. Пришлось отвезти Ирину Федоровну в больницу, только потом приехали домой. Ника к этому времени спала, уложив ее, оба ужинали на кухне. Алексей заставил Сашу выпить рюмку коньяка, она даже не поморщилась, хотя крепкие спиртные напитки вообще не пила.

– Неужели все кончено? – проговорила она еле слышно.

Алексей подмигнул, сжав кисть ее руки, что означало: да.

* * *

Репетиция шла полным ходом, спектакль набирал, как уверял режиссер, но никто не знал, что набирал и где. Недовольная часть труппы, заглядывая в зрительный зал, выходила и плевалась, но так, чтоб никто не видел, а то донесут, и тогда… К сожалению, второго театра в городе нет. В близлежащих городах тоже нет. Однако понятие «близлежащий город» в данном регионе – это расстояние примерно как от земли до луны. И куда ж податься несчастному провинциальному актеру?

Пуншин делал замечания на сцене, бегал как ошпаренный, показывая, как нужно играть, кричал. Вдруг распахнулись центральные двери, по проходу через зрительный зал торжественно шли три человека.

– В чем дело? – взвился Пуншин, заметив их. – У нас репетиция.

– Репетиция отменяется, – сказал Иннокентий.

Он приехал за кроссовером, ну и не отказал себе в удовольствии посетить театр с весьма благородной миссией. Вот завершит красивым финальным аккордом историю и пустится в путешествие через полстраны на машине домой работать дальше. Он много приобрел, многому научился, опыт классная штука. А Пуншин просто осатанел:

– Что значит – отменяется? У нас премьера через две недели…

– Вы задерживаетесь по обвинению в покушении на убийство актрисы театра Александры Бояровой, – громко объявил Иннокентий. – Три покушения… Премьеры долго не будет, лет десять. Руки вперед!

Ванжил защелкнул на запястьях режиссера наручники и хлопнул его по тощенькому плечику лапищей, дескать, двигай на выход. Актеры загалдели, мол, безобразие, неправда… И только Октавий Михайлович воздел руки к колосникам:

– Мельпомена, ты спасла наш театр от позора.

На следующий день в полдень к Геннадию Петровичу пожаловала делегация из тех, кто был за него на том собрании, парочки нейтралов и одного протестанта. Пожаловали на квартиру Анфисы, где пара изгоев паковала вещи, хозяйка впустила и демонстративно ушла на кухню. Бывшему главному, успевшему уволиться, расписали в красках арест Пуншина и… попросили вернуться в родные пенаты, которые раскаиваются и ждут его. Геннадий Петрович слушал, но не радовался столь скорому краху, теперь давят на жалость, унижаются, а он уже отрезал их, вырвал с болью из сердца. Он перестроился на новую волну, поставил перед собой новые цели с задачами, которые не хотел терять. Геннадий Петрович остался честен с ними:

– Не могу. Там, куда мы с Анфисой едем, вовсю идет работа, нас ждут. Не могу и не хочу подвести людей. И потом… действительно надо что-то менять. Всем. Режиссера вам назначат, а сейчас… извините, нам надо собираться.