Вчерашняя утренняя репетиция прошла на автопилоте, то есть плохо, и неудивительно после того, как упал софит с точностью в кресло, в котором сидела несколько секунд назад Саша. Разумеется, режиссер и все, кто был в это время в театре, включая директора, прибежали за кулисы, стоял дикий ор – как, почему, кто недоглядел?! Бедняга Ян Адамович клялся и божился, что не понимает, почему грохнулся софит. Тут же он залез по лестнице, расположенной у портала, на колосники и оттуда бросал фразы: мол, перед каждой премьерой устраивает профилактику, два дня назад проверял лично каждый болт, все было в порядке…

Тем не менее! Софит упал? Упал! И нет никаких оправданий никому. Когда Саша бросала взгляд на покалеченное кресло, невольно ежилась, ведь, не будь у нее конфеты, осталась бы она сидеть в кресле до последнего…

Сегодня страх вошел вместе с ней в гримерку, сел рядом и наблюдал за молодой актрисой. Конечно, это образно говоря, однако она почти физически ощущала наличие зловещей субстанции, обещавшей своим присутствием большие сложности, неприятности, нечто плохое.

– Можно? – вдруг услышала.

– Да?

Нет, Саша вовсе не хотела сейчас разговаривать с кем бы то ни было, «да» вырвалось нечаянно и обозначало скорее «кто там?». Но поздно говорить другие слова, потому что вошел Иннокентий – Инок. Вчера после вечерней генеральной репетиции он вызвался подвезти ее к дому, по дороге оба молчали. К счастью, с его стороны ни намека не было на ухаживания, иначе она прекратила бы с ним всяческое общение. Именно он заметил падающий софит и не дал ей вернуться в кресло, фактически спас от смерти. Поэтому сегодня из благодарности Саша не стала просить Инока дать ей возможность собраться перед спектаклем, говоря по-простому, выйти вон. Он тем временем взял стул, оседлал его и завесил паузу.

– Что-то еще случилось? – спросила она, подкрашивая глаза.

– Нет, как будто…

– Ты говоришь неуверенно.

– Слушай, Саша, я там нарисовал на половике черточки синим мелом, мысленно проведи линии от кулисы до кулисы. На эти линии становиться нельзя, ты либо впереди стань, либо за… Ничего ведь не случится, если ты на шаг поменяешь местоположение?

– Ты хотел сказать, немножко изменю мизансцену?

Интересно! Саша не поняла, что это за самодеятельность с мелом, поэтому развернулась к Иноку… Нет, на его лице не прочла ничего, что могло бы разъяснить инициативу, пришлось приступить к принуждению к правде:

– Ты что-то знаешь и мне не говоришь.

– Я не знаю, а только предполагаю – это разные вещи.

– Хорошо, валяй предположения.

– Короче, так. Играй свой спектакль, празднуй премьеру, потом я тебя отвезу домой и выложу свои предположения. А сейчас… помни о черточках, и все будет о’кей. Ну, удачи тебе.

И вышел. Ничего себе! Саша и так боится выходить на сцену после падения софита, а теперь должна, соблюдая режиссерские мизансцены, не наступать на какие-то там невидимые линии, которые обозначены черточками? Что это значит? На нее еще что-то должно свалиться? Она думала об этом до самого выхода, пока по трансляции не услышала:

– Внимание, тишина за кулисами. Всем приготовиться к началу спектакля. Слава, убирай свет из зала… Потихоньку! Сколько раз говорить!.. Высвети авансцену!.. Дай на авансцену яркий свет, это световая реплика для гостей, они туда выйдут!.. Еще немножко подбавь… Спасибо, дорогой, так и оставь.

Саша неспешно шла к сцене, сейчас будут длинные поздравительные речи от администрации города, от каких-нибудь организаций. И конечно, директор расскажет о грандиозных планах неграндиозного театра, тем не менее, единственной отдушины в этом городе как для артистов, так и для жителей.

У кулисы стояло реставрированное бутафорами кресло, увидев его, душа Саши сжалась, а сама она перестала дышать. Боже, если б не дурацкая конфета, софит убил бы ее! Нет, туда она больше не сядет – факт.

– Сашуля, как настроение? – Рядом с ней очутился Октавий Михайлович, а его выход с другой стороны кулис. – Я пришел тебя ободрить.

– Октавий Михайлович, вчера вы спасли мне жизнь.

Она не могла не обнять его, а он растерялся и растрогался:

– Что-то не припомню такого эпизода…

– Вы дали мне конфету, я ее съела вон в том кресле, а фантик решила бросить в тот вазон. Но не дотянулась, поэтому встала, а тут софит…

– Да что ты! – изумленно поднял седые брови Октавий Михайлович. – Это только доказывает, что в жизни ничего не бывает случайного. Не судьба тебе, Сашка, отправиться в мир иной, значит, девочка моя, ничего не бойся в жизни. Ну, я пошел… Да, Сашуля! Когда буду вставать с колен, ты опусти руку вдоль тела, я незаметно обопрусь о нее. Радикулит сегодня смущает, не дай бог на сцене вступит… Лады?

– Конечно, мой спаситель.

Ему семьдесят, держится отлично, несмотря ни на что. Окташа вообще не склонен культивировать в себе недуги и жаловаться на них каждому встречному, он везде и во всем ищет позитив и, самое смешное, находит.

Всю торжественную часть она настраивалась на роль. А смотрела на черточки, они почти незаметны на черном покрытии, во всяком случае, из зала их не видно, но это своеобразные маячки, расставленные по всей сцене. Пожалуй, впервые в жизни Саша подняла глаза вверх…