– Слушайте, я не убийца вашего драгоценного театра и не провокатор, а охранник. И когда нужно – детектив, сейчас совмещаю обе должности. А ко всяким комиссиям-мародерам, желающим прикрыть ваш театр, отношения не имею, меня не бойтесь. Кстати, знаете, как в подобных случаях поступают государственные правоохранительные органы? Прячут потенциальную жертву, я же пока только охраняю Боярову, разрешая ей играть, в противном случае ваше заведение станет, верно? Цените.

Вопреки ожиданиям Геннадий Петрович еще больше скис, обиженно опустил вниз уголки губ, будто попавшийся за руку мелкий воришка. На самом деле он попался на собственной наивности. Главреж слишком хорошо знал людскую природу, потому его спектакли дышали человеческими терзаниями, страстями, жизнью, а не являлись непонятным символизмом непонятно чего, когда даже сюжет теряется, а зритель готов закидать подмостки тухлыми яйцами. Просто сейчас до него дошло: то, что он пытался отчаянно сохранить так долго, что любил по-отечески нежно и защищал самоотверженно, раз-ру-ша-ет-ся. А Геннадий Петрович бессилен. Почему ему так казалось? Он идеализировал театр, в его понятии это коллективный разум, способный воспитывать в человеке прекрасное, доброе, вечное. Но что могут дать артисты, которые подслушивают, сплетничают, стравливают, предают и, наконец, докатились до убийства своей коллеги? Зритель не дурак, он нутром чует фальшь и отворачивается, а это признак конца, только глупец не замечает и не чувствует конец. Впрочем, Геннадий Петрович все замечал, но закрывал глаза на факты, сейчас открыл их и сказал:

– Хорошо. Спрашивайте, отвечу честно.

– Говорите мне «ты», как раньше, – дружелюбно заговорил Иннокентий, а не жестко, как еще минуту назад. – Геннадий Петрович, меня интересует человек, который приезжал к вам год назад, может, чуть больше, вы должны его помнить. Он из Москвы. Речь шла между вами о Бояровой. Что конкретно он говорил?

Реакция главрежа была непредсказуемой, он вдруг рассмеялся:

– И какая сволочь подслушала?

– Ой, мало тут у вас ушей? – в ответ рассмеялся Иннокентий. – Так чего хотел от вас тот человек?

– Это было чуть больше года назад, – признался главреж. – В общем-то, ничего криминального, как выяснилось.

Да, мужчина приехал с выгодным предложением, хотя и весьма странным, но Геннадий Петрович в тот миг возблагодарил судьбу, пославшую ему Боярову. А предложение гостя было таково: главреж должен создать все условия для Александры, чтобы она… не захотела данный театр и город покидать! Предоставить ей самые лучшие роли, носиться, как с расписанной торбой, но чтоб она сидела здесь! За эту услугу компания обязуется выплачивать театру каждый год некую сумму на пару постановок и гонорар в качестве премии самому главрежу. После ухода странного столичного гостя Геннадий Петрович так и не понял, кто есть Саша на самом деле, однако четко уяснил: некто могущественный не хочет, чтобы она вернулась в Москву, причины неизвестны, а гадать бесполезно. Желание незнакомца совпало с желанием Геннадия Петровича: он тоже не хотел, чтобы Саша уехала.

– Клянусь, я свой гонорар пускал на постановки, – взахлеб говорил главреж. – Денег всегда не хватает, поэтому от них не отказываются, а на мои гонорары от спонсоров мы восстановили два спектакля, которые идут с успехом. Мелочь, правда? Но приятно. У нас репертуар сейчас… столица позавидует!

Самое смешное, он не врал, Пинг-Понг чокнутый, он последний лоскут из дома притащит, чтоб залатать дырявый занавес.

– Обалдеть, – только и выговорил Иннокентий.

– А Саша… – продолжал главреж, – я без столичного парламентера занимал ее в спектаклях, она же красавица, умница, талантливая, и образование лучшее!

– Обалдеть… – повторил Иннокентий, взявшись за щеку ладонью и раскачиваясь корпусом из стороны в сторону на манер древней старухи. – Вам платили нехилые бабки, чтобы Боярова не захотела уехать?!

– У нас же не московские аппетиты, наши спектакли стоят копейки, мы изощряемся, как только умеем. Это подарок был…

– Вот это кино! – не мог в себя прийти Иннокентий. – Да нет, в кино до такого поворота не додумаются. Я пока ничего не понимаю, но пойму – обещаю, тут уже дело принципа.

– Других условий не ставили, да и встреча была первой и последней, – убеждал Геннадий Петрович.

– Верю, верю. О нашей беседе никому, ладно?

– Понял, – приложил ладонь к груди главреж.

– И еще. Монтировщиком я больше не буду, игры-то закончены. Но мое присутствие в театре необходимо, я должен находиться рядом с Бояровой. Переведите меня на должность охранника…

– У нас нет такой должности.

– Придумайте. В связи с распространением терроризма мы можем спокойно обманывать народ. Кстати, зарплата мне не нужна, а нужен убедительный статус, это же временная мера.

Геннадий Петрович кивнул несколько раз, что и являлось согласием на все условия. Иннокентий пошел к выходу, но вернулся и предупредил: