– Геннадий Петрович, в вашем возвышенном и культурном учреждении готовится заговор против вас.

– Я знаю, – вздохнул главреж. – Спасибо.

– Примите меры хоть какие-то. Иначе ваши благодарные и благородные артисты, безусловно, не способные на подлость, сметут вас. Это я вам говорю как монтировщик, который постоянно находился среди них.

– На все воля вон там… – печально отговорился главреж, указав глазами вверх.

Пожав плечами, мол, мне-то все равно, Иннокентий вышел из кабинета. А Геннадий Петрович посидел с минуту, подумал, потом подошел к окну и… улыбнулся. Снег все еще падал… По трансляции слышался гомон – зрительный зал заполнялся горожанами, эти звуки всегда приносили ему радость и предчувствие творческого восторга, когда он видел живую игру. Но сегодня он хотел тишины. Геннадий Петрович достал из шкафа дубленку и шапку, быстро оделся и вышел во двор, наматывая на шею шарф.

Снежные хлопья, бесшумные и пышные, фланировали в воздухе – это такое очарование… Вряд ли у Геннадия Петровича был в жизни похожий момент, когда он находился в совершенном покое, его видели только озабоченным, но сейчас он позволил себе отвлечься от работы, любоваться снегопадом, наслаждаться покоем. Прошло достаточно времени, в театре шел спектакль без него. Снег улегся ему на плечи и на шапку, а он стоял под черным небом, с которого сыпались белые хлопья. Замерз, конечно, дубленку-то не застегнул. Но прежде чем уйти в свой храм искусства, Геннадий Петрович достал трубку и позвонил. Долго не разговаривал:

– Здравствуйте… Угу, я подумал. Мой ответ – да.

* * *

Как ни велико было потрясение, но Гела все-таки человек чужой, она погибла по своей воле, выбор принадлежал ей. Саша постепенно отвлекалась и забывала об этой женщине, только иногда, вспомнив ее, недоумевала: ну, не походила Гела на депрессивную истеричку, готовую расстаться с жизнью! Ее окутывала тьма желаний, в самоуверенности ей не отказал бы ни один человек, как и в самовлюбленности, а тут вдруг прыжок… Как-то противоестественно – покончила с собой. И уж совсем необъяснимый поступок – вызвала Сашу, Алексея и Роба! Идиотизм, которому не было объяснений.

Настал вечер тусовки, а для Саши – первый официальный (если можно так выразиться) выход в качестве… качество определил следователь – сожительница. А вызывал он их с Алексеем по поводу Гелы, к Саше приставили адвоката, что спасло от глупых высказываний, да не в том суть. Может, кому-то все равно, но ее покоробило скользкое и унизительное словцо.

Итак, в качестве сожительницы Алексея она должна предстать на суд людей, ворочающих большими делами. Легче провести корпоратив с кучей Робертов. Ну, да делать было нечего. Саша нарядилась в новое (дорогущее) платье, туфли (почти золотые), взяла сумочку (по мародерской цене) и спустилась вниз, где ждал ее Алексей в строгом костюме и при бабочке.

– Сашка… – открыл он рот в прямом смысле, разумеется, от восторга. – Ты просто ошеломляюще красива!

– Льстишь? Чтобы я не трусила?

– А где украшения?

– Тебе не нравится моя шея без побрякушек? А волосы?

– Мне все нравится в тебе… но…

– Я сэкономила твои деньги, и так потратила неприличную сумму.

– Привыкай к неприличным суммам, – не без гордости заявил он.

У любой дуры голова пойдет кругом от услышанных слов, и тут же, бросив своего щедрого возлюбленного, она бегом помчалась бы опустошать магазины. Но: «Дурак учится на своих ошибках, умный – на чужих!» Эта фраза намертво вросла в мозг и контролировала все вокруг, отсюда невольно обращаешь внимание на судьбы сверстников. На ее памяти, по крайней мере, две знакомых девушки успели услышать эти же слова, потерять голову от неприличных сумм, а потом и сам источник. Поэтому, обняв Алексея за шею, Саша в некоторой степени огорошила его:

– Не хочу привыкать. Вдруг отвыкать придется.

– Мне не нравится твоя щепетильность, но спорить нет времени. Держи… Мама передала тебе, это подарок. Требую надеть.

В коробочке лежал красивейший браслет из цветного золота в форме переплетенных лиан с листьями. Саша надела красоту, а потом весь вечер контролировала – не потеряла ли, это просто кошмар.