— Домой, в Бристоль. Прошу тебя! — Я не спускаю с него глаз, и отчаяние сочится из каждой моей клетки. — Я сотворила нечто столь безумное, что душа разрывается, и теперь должна вернуться, чтобы исправить… если еще не поздно.

Он опускает ладони мне на плечи.

— Давай уточним. Ты хочешь, чтоб я посреди ночи отвез тебя в Бристоль? На своей развалюхе?

— Она хотя бы ездит, а моя даже не заводится. — Я прижимаюсь щекой к его руке. — Если меня не будет рядом, с ней случится что-то ужасное! Может быть, уже случилось. — Вместе со слезами я проглатываю содержимое своего стакана — хотя что толку? — и тяну Эдама за футболку. — Я бы взяла такси, но у меня нет ни…

— Ладно, — четко произносит он, уже надевая рубашку и свитер.

— Что?

— Ладно, я тебя отвезу.

— Но?..

— Но — ты скажешь правду. Кому угрожает опасность? — Он сдергивает с вешалки куртку.

— Моей дочке, Эдам! Если я не приеду к ней, моя дочь погибнет.

Эдам интересуется, сколько, по моему мнению, ехать до Бристоля. Я возвращаюсь мыслями к своему безрадостному путешествию сюда, отмеченному парой ночевок в мотелях, долгим забытьем на придорожных стоянках, бесконечными часами, когда я тупо таращила глаза на окрестные поля, сама не веря, что я это сделала.

— Часа четыре. А на этом… — я хлопаю по приборной панели, — может, и все пять.

Эдам уже залил полный бак бензина на ночной заправке, купил кофе и чего-то съестного. Есть я не могу, но кофе придает сил.

— А я всегда знал: от тебя только и жди неприятностей. С самого начала. — Пока стоим на светофоре, Эдам бросает на меня взгляд. Мы даже еще не выбрались на шоссе. — Как увидел тебя тогда на первом собрании, так и понял. Что-то такое было у тебя в глазах, эта рана на щеке, как ты всех сторонилась. Я сразу заподозрил: здесь кроется какая-то тайна.

— Ты мне помогаешь, чтоб выведать мою тайну?

Пусть думает что хочет, лишь бы поскорее довез меня до дома. Пальцы судорожно впиваются в ремень безопасности. Только бы не опоздать, только бы не опоздать. Душа окаменела. Нет сил взглянуть правде в лицо.

— Ты-то мою знаешь, — отзывается он. — А как еще скоротать время?

Несколько минут я храню молчание, но неожиданно до меня ниоткуда доносится голос. Мой голос. Но я словно в первый раз слышу его. Этот голос рассказывает Эдаму об Эве, маленькой девочке, у которой болезнь отняла мать, а пьянство — отца. Как ее сдали в детский дом, как там по ночам забирали детей и издевались над ними, как однажды забрали и Эву.

— Только не вздумай меня жалеть. Не тот случай. Я ведь жива, а многие дети умерли. — Женщина, которую я не узнаю, стряхивает с плеч груз прошлого.

— И все молчали? — недоверчиво спрашивает Эдам.

— Каждый знал: будешь болтать — получишь порку, а то и чего-нибудь похуже. — Я смотрю за окно. Еще не скоро рассветет. Мимо проносятся другие машины.

— Никогда еще не гнал свою старушку на такой скорости. — Эдам похлопывает по рулю и улыбается мне.

— Все смолчали, а я нет. И видишь, что из этого вышло?

— Какой она была, Фрэнки? Расскажи про мою сестричку.

Я вздыхаю. Наврать было бы дурной услугой Эдаму.

— Она была молчунья. Напугана была как мышонок, когда я впервые увидела ее в одном из коридоров. В предыдущем детском доме, говорят, не могли с ней справиться. Она часто… не успевала в туалет. (Пальцы Эдама стискивают руль.) Но она была живая, как огонек, и смышленая. Мы с ней пели, я рассказывала ей сказки. Она была мне как младшая сестра. Если бы не Бетси, я бы свихнулась. — Пауза. — Я для нее платья шила, мастерила игрушки, всякое такое. Потому что у нас вещей было негусто. Когда кто-нибудь из наших… когда ребята исчезали, мы налетали на их шкафчики и все растаскивали. И вроде легче смирялись с тем, что их самих больше нет. Ужасно, правда?

— Она когда-нибудь вспоминала, как жила дома? О семье?

— Несколько раз повторила «братик». Как будто у нее остались туманные воспоминания о том, кого она любила. Больше я ничего о ней не знала. И воспитатели тоже. Эти-то были только рады, что я за ней присматриваю, — одной заботой меньше.

Я представила, как Бетси карабкается на колени к брату, как, бывало, карабкалась ко мне.

— Спасибо тебе, — без улыбки говорит Эдам. — Я серьезно. Спасибо. — Он накрывает своей рукой мою, и наши пальцы переплетаются.

Должно быть, я задремала. Шея затекла, рука по-прежнему в горячей ладони Эдама. Я бросаю на него взгляд — он смотрит на дорогу перед собой. Слева от нас, у самого горизонта, на небе появляется красно-оранжевая полоса.