— Если ты идешь туда, чтобы повидаться с отцом Джеком, — сказал Тугодум Эд, — я могу развернуться и отвезти тебя к нему домой. Если хочешь, могу подождать здесь, с тобой, пока он не выйдет с кладбища.

Тугодум Эд предлагал достойный выход из положения. Ему и впрямь не было никакого смысла светиться в этом деле — во всяком случае, разумную и уважительную причину Майк назвать не мог, хотя и пытался. Его спрашивали об этом и Тугодум Эд, и Билл, но Майк лишь разводил руками, будучи не в силах объяснить ни им, ни себе желание непременно присутствовать на похоронах. Но что-го внутри толкало его на этот шаг, какое-то необъяснимое стремление оказаться на кладбище в тот момент, когда Джоуну будут опускать в могилу. Быть может, эта внезапная тяга имела какое-то отношение к прежним снам о Саре и к новым тоже — тем, в которых Джоуна уже лежал на холодном стальном столе в прозекторской, а его последние слова так и замерли у него на языке. Майк буквально слышал их. Боже, они были здесь, совсем рядом, их оставалось только взять и понять! Но никому не было до этого дела. Джоуне начали зашивать рот, и Майк кричал, что этого нельзя делать, но его никто не слушал.

Майка не покидало ощущение, что эти сны были сигналом, что он должен продолжать борьбу. Хотя не исключено, им руководило стремление наказать себя. В конце концов, именно он привел в действие жернова судьбы.

Тугодум Эд посмотрел налево, на Хэнкок. У входа стояли два патрульных автомобиля. Он опустил стекло, помахал рукой, и патрульный открыл ворота. Они въехали на кладбище, и, когда Тугодум Эд прижался к обочине, прямо впереди, на вершине холма, Майк увидел клочок земли, на котором должны были вот-вот похоронить Джоуну. Он вдруг испытал приступ страха, который, словно раскаленная игла, пронзил его защитную оболочку.

— Я знаю, что ты близок с отцом Джеком. Был близок, во всяком случае, — начал Тугодум Эд. — Поэтому я не думаю, что он станет возражать против твоего присутствия здесь. Но если он попросит тебя уйти, мы должны будем уважить его просьбу.

Майк кивнул и вылез из машины. Солнце ласково светило ему в лицо, пока он поднимался по склону с сырой травой, направляясь к тому, что издалека казалось сараем для инструментов. Рядом росла кучка деревьев, которые по каким-то причинам еще не спилили.

Дойдя до вершины, Майк обогнул дерево и увидел хитроумный механизм, которому предстояло опустить гроб с телом Джоуны к месту его последнего упокоения. Здесь не было деревьев и, соответственно, на тень тоже рассчитывать не приходилось. Прямо перед ним зияла разверстая яма, вызывавшая в душе какое-то смутное беспокойство.

Через несколько минут на кладбище въехали катафалк и лимузин. Примерно с полдюжины полицейских в синей форме перекрыли движение, чтобы дать им проехать невозбранно. Мгновением позже катафалк и лимузин замерли у обочины. Из машин вылезли молодые сотрудники похоронного бюро и понесли гроб с телом Джоуны вверх по склону. Отец Джек, облаченный в ризу священника, шел следом.

Носильщики опустили гроб с телом Джоуны на поддон механизма и отступили. Майк смахнул пот со лба рукавом спортивного свитера.

Отец Джек раскрыл Библию.

— Давайте помолимся.

— Майкл…

Джесс смотрит на него широко распахнутыми от полночного ужаса глазами, в которых нет и следа сна, и он сразу понимает, что с малышкой что-то не так. Шла уже двадцать вторая неделя беременности, они собирались назвать свою еще не рожденную дочку Сарой, и вот теперь с ней что-то случилось.

Ключи и бумажник лежат на прикроватной тумбочке, чтобы не тратить время на их поиски среди ночи. Он хватает их и садится на кровати.

— Все в порядке, Майкл. Дай мне руку.

Он повинуется, и она прижимает его ладонь к своему животу.

Толкается. Малышка толкается.

— Ты чувствуешь ее?

Еще бы. Сара толкалась как заведенная. Джесс ложится на спину, и он расслабляется, придвигаясь поближе к жене. Он не убирает руку от ее живота, не желая расставаться с ощу-щением жизни, зарождающейся в ней. Подари мне ее, Господи, подари, и я больше не буду просить тебя ни о чем!

Скрежещут шестерни, и Майк видит, как гроб опускается и землю.

Джоуна лежит на столе в морге, стараясь освободить слова, которые не идут с его языка.

Только Господу известна вся правда.

Скрежет шестеренок смолкает.

Гроб лежит в могиле и ждет, чтобы его похоронили.

— Аминь, — провозглашает отец Джек и закрывает Библию.

Майк впивается ногтями в кору дерева, чтобы не закричать.

Майк меряет шагами лужайку рядом с патрульной машиной, пытаясь избавиться от нервного напряжения, от которого подгибаются ноги. Его сотовый телефон завибрировал вот уже в третий раз за последние две минуты. Он взглянул на экран. Там значилось: «Номер не определен».