— Мой муж посещает публичные дома и отчаянно докашляется до могилы, — категорически заявила Анника.

Улыбка Мерсера исчезла.

Анника сбросила одеяло. Она смотрела на огонь, радуясь теплу на ее обнаженных плечах. Она понимала, что на перепутье. Все, что она сделает дальше, повлияет на её судьбу в будущем. Анника вспомнила свое собственное обещание, когда недавно они были под угрозой утонуть. Жизнь драгоценна. И любовь. Слова были трудными. — Он думает, что я больше забочусь о тебе, чем о нем.

Мерсер уселся прямо за ней. Она почувствовала, как его руки, жестко тянут за шнурки корсета.

— Так и есть? — спросил он.

— Да, — сказала она, поморщившись, когда он слишком грубо потянул, развязывая. — Боже, помоги мне, Мерсер, но так и есть.

Он развернул ее, и корсет упал. Его дыхание было прерывающимся, и она могла четко прочитать страсть в его взгляде, когда он спускал блузку по ее коже. Она всегда была уверена в том, как сильно он хотел ее. Она не была уверена, было ли еще что-то под плотским желанием. Несмотря на его отчаянную исповедь в её брачную ночь, она все еще не был уверена в этом. Но она была точно уверена в том, что если снимет штаны, он будет твердый, словно сталь, готовый взять её. И она собиралась позволить ему.

Мерсер обхватил ее грудь ладонями, пробежавшись большими пальцами по ее соскам.

— Ты все еще в мокрой одежде, — сказала она, чувствуя, что его стояк в ожидании. — Ты должен снять её.

Он прижал ее руку к своему возбужденному члену. — Сними сама, Анника.

Она стянула мокрую ткань, и он схватил ее. Его руки в тот же миг были повсюду, пока его жаркие поцелуи стирали все другие чувства, сохраняя лишь маниакальное желание, чтобы он вошел в неё. Ничто другое не имело значения. Ни её обеты Джеймсу, ни риск отдаться страсти с таким непостоянным мужчиной, как Мерсер Долан.

Было столько греховного в том, как она обернула свои ноги вокруг него. И все же это не волновало её. Если бы она сегодня погибла в водах Хассаямпы, не было бы ничего, только черная дыра, поглощающая все моменты, которые могли бы быть. Анника не хотела терять ни одного. Она хотела его. Она всегда хотела его.

Мерсер опрокинул ее на кучу одеял. Она встретила его с такой же страстью, целуя и поглаживая каждый кусочек его тела, так же страстно. Когда она шире раздвинула ноги, он вдруг схватил ее за волосы и потянул, заставляя посмотреть на него.

— Анника, — яростно сказал он. — Ты моя.

— Мерсер, я всегда была твоя, — прошептала она, и это было правдой.

Он вошел в нее так резко, что она вскрикнула, пока ее тело внутри пыталось взять все от него. Он будет груб и немилостив. Она приветствовала его, подстраиваясь под его жесткий ритм. Тем не менее, он был и нежен. Мерсер сделал паузу и мягко поцеловал ее прежде, чем немного отпустить и еще раз глубоко войти. Анника схватилась за него со стоном, который шел из тех глубин, которых только он мог коснуться.

Он прижимал ее к себе, пока она дрожала и умоляла. Анника едва узнала звук собственного голоса, когда закричала от огромного удовольствия, которое, казалось, затянулось навсегда. Это было то, чего она хотела каждый день с того давнего дня, когда ​​впервые встретилась с ним взглядом.

Мерсер поднял её, оставаясь внутри нее. Он жестко обнял её за талию, и двигал её с грубой страстью, пока ртом скользил по ее груди. Анника откинула голову назад, наслаждаясь ощущением его горячего языка на ее чувствительной плоти. Она раздвинула бедра, насколько могла, упиваясь тем, как он стонал от возбуждения. Когда Мерсер, наконец, взорвался яростным диким оргазмом, он так сильно сжал ее, что определенно останутся синяки. Анника почувствовала дрожь его мощного тела и горячую струю в её глубинах. Он снова и снова вздрагивал, поднимая ее каждый раз, пока предъявлял свои безоговорочные права.

Когда они упали обратно на одеяло, вышедшее из моды, Мерсер опустился на нее. Он посмотрел ей в глаза, и Анника протянула руку, проведя ладонью по его щеке. Она любила его так сильно, почти до боли.

— Я никогда не любил ни одну женщину, — искренне сказал он ей. — Нет, не закрывай глаза, Анника. Ты не скроешься от меня. Ты выслушаешь, — он прижался к ней и глубоко вздохнул. — Я совершал разбои, Анни. Ты это знаешь. К тому же ты знаешь, что я имел столько женщин, что даже не могу сосчитать. И никто никогда ни черта для меня не значил. Но, то дело два года назад в Комнате Розы со шлюхой, и тем мужчиной, которого я ударил… Может быть, я негодяй, но я не дам изнасиловать женщину. Ничего больше не было, кроме этого, я клянусь, — он покачал головой и посмотрел в огонь, повторяясь. — Ни одна женщина никогда ни черта для меня не значила. Только ты, Анника. Ты можешь спать в постели моего брата, носить его кольцо и стоять с ним рядом, и это не изменит ничего на свете. Может быть, это проделки дьявола, но, черт возьми, я люблю тебя, женщина.