Мелисса грустно смотрит на меня, а Нейт пытается сделать вид, что внимательно следит за игрой по ТВ. Возможно, ему неприятно все это слышать, а, возможно, ему просто стыдно за подругу. Я не знаю, но он до сих пор ничего не сказал. Поэтому я решаю спросить:

— Нейт, что ты думаешь по этому поводу?

Он переводит взгляд на меня, трет руки, очень долго смотрит на Мел, а после — снова на меня.

— Ты серьезно хочешь знать мое мнение? — вопросом на вопрос отвечает он.

Я сдержанно киваю головой. Конечно, черт возьми, я хочу знать его мнение. Он лучше всех нас знает Алекс. А, точнее, дольше всех.

— Я чувствую, что что-то здесь не чисто, — шепчет он, боясь, что кто-то может нас услышать.

— То есть?

— Алекс всегда была порядочной, Харви. У нее даже парня не было до тебя, — говорит моя сестра, глядя на меня

— Неужели, ты, правда, думаешь, что она прыгнула с кем-то в койку, лишь увидев тебя с другой девушкой? — с напором спрашивает Нейт.

Я даже не думал, что эти двое уже поговорили обо всем этом. И в их словах чувствуется истина.

— Что, если она это сделала? — изогнув бровь, спрашиваю я у них обоих.

— Что, если нет? — в унисон отвечают они.

— Тогда где, по-вашему, она была всю ночь? Кто подвез ее? А? У вас есть ответы?

— Их нет и у тебя, — говорит моя сестра, поднимаясь.

— Я звонил ей, черт подери! — ору я. — Трубку взял мужик!

Я смотрю на них, но они избегают моего взгляда.

— Мужик, понимаете?!

Я встаю и направляюсь к себе в комнату. В гостиной появляется Хантер, и я опережаю его, бросая:

— Тебе лучше поехать домой. Все будет хорошо.

И с этими словами я скрываюсь на втором этаже, подальше от чужих глаз.

Хантер

Выходя из лифта на последнем этаже, в подземной парковке, в голове прокручивается вновь и вновь самый худший момент в моей жизни: я сидел там, в небольшой камере, когда Алекс смотрела на меня исподлобья и говорила, что я изнасиловал свою бывшую девушку. Она опустила взгляд и села на место, как только прокурор разрешил ей сделать это. Судья выслушал последнего свидетеля, и тогда объявил пятнадцатиминутный перерыв для принятия решения. Я до последнего надеялся и ждал… В то время я ещё не был так зол и жесток, хоть и ненавидел Алекс и Джен. Но сейчас ненависть во мне выросла до прогрессирующих размеров. Она стала огромной, стала смыслом моего существования. Я забыл, каково это — жить счастливо, беззаботно, не желая мести, не представляя её кровь на своих руках. Я хотел этого, я желал этого. И желаю сейчас. Хочу, чтобы Алекс мучилась. Хочу, чтобы она молила меня о пощаде. Хочу смотреть на неё снизу вверх, поднять бейсбольную биту высоко и… сделать это. Как же много ненависти. Как много её. Она стала мной.

Я сажусь в машину, выезжая на улицу, вспоминая, что когда мне было восемнадцать лет, или около того, я стал свидетелем ужасной сцены: мой дядя тащил за волосы свою жену на второй этаж по лестнице. Он тащил её, совершенно не жалея. Я даже не мог пошевельнуться, чтобы вызвать полицию: возможно, я не ожидал, что в один прекрасный день, заглянув в гости к родным людям, увижу такую страшную вещь; а, возможно, я просто не мог пошевельнуться, потому что мне было страшно. Я подумал: я не знаю этого человека. Я не знаю мужчину, который учил меня рыбачить вместо моего отца; который учил охотиться на дикого кабана; смотрел со мной баскетбол и не пропускал ни одну мою игру. Мне действительно было страшно. Я наблюдал, как на спине дядиной жены расцветают раны и ссадины, я видел, как её кровь оставляла следы на деревянных ступенях. И после того, как дядя Майкл избил жену почти до полусмерти, я, спустя несколько дней, словил себя на мысли, что никогда, никогда в жизни ни с кем так не поступлю. Буду драться с мужчинами, и лишь по необходимости. Я был уверен, что не стану зверем, животным, которое желает нападать и причинять боль.

Много боли.

Александра Аддерди выбрала совсем не удачное место для собственных терзаний. Я заметил её случайно, проезжая мимо небольшого сквера, расположенного в миле от дома Харви. Обычно этот сквер заполнен людьми, что приходят с собаками и детьми. Девушки, читающие женские романы, в любой другой день заняли бы уже все свободные лавочки. Но не сегодня. Потому что сегодня льёт дождь. И ни один нормальный человек не станет сидеть в парке, под проливным дождём, и грустить. Но кто сказал, что Александра Аддерли — нормальная?

Её влажные волосы прилипли ко лбу и плечам, тонкая чёрная куртка насквозь промокла, как и остальные элементы одежды, по всей видимости. Она ещё не замечает мой внедорожник, а я могу видеть, как она сжимает свою сумку, время от времени, прикрывая рот ладонью и горбя спину. Словно она рыдает. Точно рыдает.