Вы выбираете женщин, знающих о насилии не понаслышке. Выбираете бойцов. Тех, кто умеет выживать. А затем вы заставляете их сделать немыслимое, чтобы выжить.

Я хотела шагнуть к Дину. Хотела накрыть его губы своими и забыть о Мэллори Миллс, об имени моей матери на этой могильной плите и обо всём, что я прочитала в этой папке.

Но я не могла.

— Когда я ездила к твоему отцу, он процитировал мне Шекспира. «Бурю». «Ад пуст. Все бесы здесь».

Дин знал своего отца достаточно хорошо, чтобы читать между строк.

— Он сказал тебе, что твоя мать может быть не просто пленницей. Что она может быть одной из них.

— Мы не знаем, что с ней сделали эти монстры, Дин. Мы не знаем, кем ей пришлось стать, чтобы выжить, — по моей коже пробежал холодок, хоть я всё ещё чувствовала исходящее от Дина тепло.

— Мы знаем, что она не просто жертва. Она — Пифия. Фемида — так её назвал Найтшэйд. Судья и присяжные. Словно она была одной из них.

— Не по собственной воле, — мне нужно было услышать эти слова. Но это не делало их правдой.

— Она по собственной воле убила женщину, которую мы похоронили, — произнося эти слова, я чувствовала себя так, словно срываю повязку — а с ней и несколько слоёв кожи.

— Твоя мать выбрала жизнь.

Я говорила себе об этом на протяжении десяти последних недель. Я провела бессчётное количество ночей, глядя в потолок и гадая: чтобы сделала я, если бы меня заставили драться на смерть? Смогла бы я убить другую женщину — прошлую Пифию, сражавшуюся со мной не на жизнь, а на смерть — чтобы спастись?

Как и много раз до того, я попыталась забраться в голову своей матери, представить, каково ей было, когда её похитили.

— Я просыпаюсь в полутьме. Я должна быть мертва, но это не так, — затем моя мама подумала бы обо мне, но я пропустила это и перешла к мыслям, крутившимся в её голове, когда она поняла, что произошло.

— Они резали меня. Ранили. Я была при смерти. А потом они вернули меня.

Сколько женщин, не считая моей матери и Мэллори Миллс, разделили ту же участь? Сколько было Пифий?

Вы ждете, чтобы они исцелились, а затем…

— Они заперли меня в комнате. Но я там не одна. Ко мне приближается женщина. У неё в руках нож. Рядом со мной тоже есть нож, — я отрывисто дышала. — Теперь я знаю, зачем они едва не убили меня, зачем вернули назад, — мне казалось, что даже мой голос звучит, как голос моей матери. — Они хотели, чтобы я посмотрела Смерти в глаза. Они хотели, чтобы я знала, каково это. Чтобы я без тени сомнения знала, что я не готова умереть.

Я беру нож. Я отбиваюсь. И я побеждаю.

— Владыки следят за этими женщинами, — Дин вытащил меня из мрака. Он не стал использовать привычные для профилирования местоимения — ни «я», ни «мы», ни «ты». — Они наблюдают за ними. Они знают, через что они прошли, что пережили.

Я шагнула вперед, но замерла в дюйме от Дина.

— Они наблюдали за моей матерью — недели, месяца или годы, а я даже не помню, в каких городах мы жили. Я — наше единственное подобие свидетеля, и я не могу вспомнить ни одной полезной детали. Ни одного лица.

Я пыталась. Я пыталась вспомнить уже много лет, но мы так часто переезжали. Каждый раз, моя мать говорила мне одни и те же слова: «Дом — это не место. Дом, это люди, которые тебя любят. На веки вечные. Не смотря ни на что».

На веки вечные…

Тогда-то я и вспомнила. Моя мать обещала любить не только меня. Я была не единственным свидетелем. Пусть я не знала, что делали с моей матерью и кем она стала.

Но кое-кто знал. Кое-кто знал и любил её.

Навеки вечные. Не смотря ни на что.

ГЛАВА 18

Моя сестра, Лорел, была мала для своего возраста. Педиатр решил, что ей было где-то четыре. Она была здорова, не считая недостатка витамина «D». Вкупе с её бледной кожей и тем немногим, что нам удалось узнать от самой Лорел, это привело нас к мысли, что она провела большую часть своей жизни в помещении — возможно, под землей.

За последние десять недель я видела Лорел дважды. Чтобы организовать встречу, понадобились почти целые сутки. Если бы решения принимали агенты Бриггс и Стерлинг, эта встреча стала бы последней.

Это слишком опасно, Кэсси. Для тебя. Для Лорел, — предостережения агента Стерлинг звенели в моих ушах, пока я наблюдала за тем, как младшая сестра, которую я едва знала, стояла перед пустыми качелями и няпряженно глядела на них своим детским личиком.

Словно ты видишь то, чего не видят другие, — подумала я. — Воспоминание. Призрака.

Лорел редко разговаривала. Она не бегала. Не играла. Часть меня надеялась, что на этот раз она будет походить на ребенка. Но она просто стояла там, в десяти футах и световых годах от меня, неподвижно и неестественно тихо, как в тот день, когда я нашла её в окровавленной комнате.