Она опустила на стол снимок — не Мэйсона Кайла. Слишком рано. Агенту Стерлинг нужно было с чего-то начать, чем-то нарушить молчание убийцы — в данном случае, фотографией Лорел.

— Ты называл её Лорел? — спросил агент Бриггс. — Или Девяткой?

Ответа не последовало.

— Знаешь, они забрали её, — агент Стерлинг говорила спокойно, но в её тоне читались нотки напряжения, словно каждое слово, слетавшее с её языка, было живым. — Мы спрятали её, но недостаточно хорошо. Они нашли её. Возможно, они знали о том, где она, с самого начала. Возможно, они просто ждали подходящего момента.

Я должна была защитить её, — яростно подумала я. — Я должна была быть рядом.

Дин опустил ладонь на тыльную сторону моей шеи. Я хотела податься навстречу его прикосновению, но не стала. Я не заслуживала прикосновений. Не заслуживала чувства безопасности. Я заслуживала только сидеть здесь и наблюдать за тем, как убийца дочери Джадда потянулся к фотографии Лорел.

— Ты привёз её с собой в Лас-Вегас, — произнесла агент Стерлинг. — Почему?

— Если бы я не знал, — когда стало ясно, что Найтшэйд не собирался отвечать, заговорил Бриггс, — я бы сказал, что ты заботишься о ребенке. Что ты хотел помочь ей выбраться из жизни, которой она жила.

Найтшэйд ответил на эти слова очередной оглушительной тишиной.

— Он не был рад, когда узнал, что она снова у Владык, — сообщил агентам Майкл. На нас были надеты микрофоны. Бриггс и Стерлинг могли нас слышать, а Найтшэйд — нет. — Но он не был удивлен или расстроен. Если он что-то и чувствует, то тоску.

По чему ты тоскуешь? Не по Лорел. Что-то другое. Кто-то другой…

— Спросите у него о моей матери, — сказала я.

Когда тебя поймало ФБР, ты использовал свой последний — и единственный козырь — чтобы поговорить со мной. Ты увёз Лорел от других Владык. Ты рассказал мне о том, что не должен был знать никто за пределами ваших священных стен.

— Лорелея попросила тебя увезти её малышку? — спросил агент Бриггс. — Нашептала отчаянную мольбу тебе на ухо?

Пифия не шепчет. Пифия не станет молить. Я почти чувствовала, как эти слова — или что-то вроде них — бурлят под поверхностью молчания Найтшэйда. Но ФБР не может узнать о том, кем и чем была Пифия — для тебя, для таких, как ты. Ты им не расскажешь.

В молчании — власть.

— Покажите ему Мэйсона Кайла, — предложил Дин.

Отнимите его власть, — подумала я, — отнимите его молчание.

Не произнося ни слова, агент Стерлинг достала фотографию Мэйсона Кайла, которую нашла Слоан.

Майкл присвистнул.

— Только что он едва заметно выставил подбородок. Ему едва удается не сжать губы. Видите, как его руки сложены на столе? Его большие пальцы напряжены.

— Он злится, — заключила я. — А ещё он напуган, — я вспомнила всё, что я знала о Найтшэйде. — Он зол, потому что он напуган, и напуган, потому что он зол. Ему полагается быть выше подобного. Выше всего этого.

Я понимала эмоции не так, как это делал Майкл. Я не думала о мышцах не челюсти Найтшэйда или блеске его глаз. Но я знала, что чувствует человек, живущий ради победы, осознавая, что он прогадал.

Он проиграл.

— Вот состаренная версия этой фотографии, — агента Бриггс достал набросок, который нарисовала для нас Селин.

Пока Найтшэйд пристально смотрел на собственное лицо, агент Стерлинг пошла в атаку.

— Мэйсон Кайл, родился в Гейтере, Оклахома. Номер социальной страховки 445-97-1011.

Вот и всё, что мы знали о Мэйсоне Кайле. Но этого было достаточно. Мы не должны были знать его имя. Ему полагалось быть фантомом, призраком. Даже находясь за решеткой, ты должен был обладать властью.

— Я — труп, — слова были едва слышны. Несколько месяцев молчания сказались на горле убийцы. — Я недостоин.

Для Владыки это смертный приговор, — подумала я. — Если недостойна Пифия, она умирает, сражаясь со своей преемницей. Если ребенок оказывается недостоин стать Девяткой, его оставляют умирать в пустыне. А если Владыка не может выполнить свой долг…

— Будет много боли. И крови, — Найтшэйд — Мэйсон Кайл — глядел сквозь агентов, словно их там и не было. — Она не может позволить, чтобы это было иначе — не после того, как она позволила мне дожить до этого момента.

У меня пересохло во рту. Она — моя мать.

— Пифия? — спросила агент Стерлинг. — Она решает, кто умрет, а кто будет жить?

Ответа не последовало.

— Дайте мне с ним поговорить, — попросила я. Бриггс и Стерлинг ничем не показали, что они услышали мои слова. — Дайте мне с ним поговорить, — повторила я, снова и снова сжимая и разжимая кулаки. — Я — единственная, с кем он по-настоящему разговаривал. Он не станет говорить с вами о моей матери, потому что вы — не часть этого. Но, в его глазах, я — часть. Или могу ею стать.