Когда благородное занятие по очистке Реки времени переросло в коллекционирование уникальных душ, превращение их в артефакты и работорговлю, Кардо сказать не мог. Слухи об их семье ходили разные, а отец далеко не всегда посвящал его в собственные дела, сокрушаясь недоразвитостью наследника. Как назло, среди всего рода Пленителем был только Эквадо, потому передать свои знания было некому.

Сам Кардо был ловцом. Благодаря этому он и смог спастись в резне четвертьвековой давности. Он словил собственную душу и запечатал её в первом попавшемся сосуде, на беду Савата, оказавшемся юным шаманом-недоучкой.

Бывший наследник Тортугасов сильно удивился, когда узнал о счастливо спасшемся отце.

— Быть того не может! На него же облаву устроили, считай, два рода разом вырезали, а он на другом конце света живёт себе спокойно?

Я развёл руками, отметив про себя, как гневно блеснули глаза собеседника, всё ещё лежащего обездвиженным на циновке.

— А из-за чего война началась? — полюбопытствовал я. Всё же причина для таких решений должна была весьма и весьма весомой.

— Ой, да там история случилась некрасивая. А они на нас всех собак повесили, — отмахнулся Кардо, но уже не так уверенно. — У Леон-Марино в роду прошла инициацию аколария, а спустя какое-то время исчезла. И наш род обвинили в её пропаже.

— Что такое «аколария»?

— М-м-м… Создание, обладающее даром внушения. Моряки таких в древности называли сиренами.

— Эмпатка что ли? — невольно вырвалось у меня.

— Нет, аколарии используют песни, но воздействия у песен разные. Говорили, что у последней была возможность усыплять, но не было голоса. Её песнь так никто ни разу и не услышал.

Н-да, чем дальше, тем интереснее.

— И дальше что?

— А дальше отца обвинили в убийстве священного создания и пошли войной. То ли бог им их что-то наговорил, то ли они искали лишь повод, но факт остаётся фактом, для них это была священная война, в результате которой два рода почти прекратили существование.

Я хотел было углубиться в этот вопрос, когда услышал родной голос в своём сознании:

— Помоги мне!

Если бы не знал, кому он принадлежит, то и вовсе решил бы, что призыв мне показался. Но нет. Сестра отчаянно нуждалась в помощи.

— Тиль, контролируй нашего подселенца, — только и успел попросить я подругу, и тут же провалился в кровную связь. То, что всё неладно, я понял сразу же. Душу сестры окутывал туман, растворяя все её привязки к родным и близким. Туман этот успел пропитать кровь, превратив алые реки в серые кисельные болотца. В них едва теплилась жизнь. При этом самого воздействия я не ощущал. Не было проклятия, яда или печати влияния, лишь склизкое вязкое нечто, расползающееся вокруг и отрезающее от тепла, жизни и воли.

Я стоял на высоченном утесе среди хмари и взирал на клубящуюся серость под ногами. Где-то там внизу была Кирана, отчаянно барахтающаяся и не дающая утопить себя окончательно. Среди тумана всё ещё блуждал её призыв:

— Помоги мне!

И я шагнул с утёса. Ощущения полёта не было, будто бы я остался стоять на месте, но картинка резко сменилась. Исчезла гористая местность, на её место пришла вода. Мутная, грязная, бурлящая и утягивающая на дно, в воронку водоворота.

Я видел огонёк воли сестры, переливающийся сполохами синего и алого цветов, её магия всё ещё пыталась защитить хозяйку, но вспышки становились всё более редкими и всё менее яркими, возвещая, что даже магия в этом странном месте будто слизывается туманом.

Нужно было поспешить. Я нырнул глубже, рассматривая серые столбы, тянущийся от сестры к водовороту. Зрение меня не подвело, и в самой сердцевине блеснул искоркой сосуд, по крупицам вытягивающий алые и синие сполохи магии сестры. Боги, ещё бы понимать, что я такое вижу… И как с этим бороться. Пока было понятно лишь одно, Кирану пытаются пленить. Как и любое воздействие, оно должно было контролироваться, и я принялся искать поводок.

Барахтаться в этой жиже выходило с трудом, но я плыл, нарезая круги вокруг сестры и мысленно уговаривая её держаться. Поводка не было, зато обнаружилась пиявка, тонкая, тощая, но неугомонно качающая магию из своей жертвы в сосуд.

У любой твари есть хозяин, а значит где-то рядом был и Тортугас, руководящий своим «насосом». Я опускался всё глубже к водовороту, в самый его центр, пытаясь охватить всю картину целиком в её мельчайших деталях. Основная сложность состояла в том, чтобы не обнаружить себя раньше времени, но и не промедлить, ведь состояние Кираны оставляло желать лучшего.

Я оказался практически внутри туманной воронки и смог оценить всю гениальную простоту используемого конструкта. Именно из этой точки хорошо просматривалась единая ось, проходящая сквозь Кирану, пиявку и сосуд. А ещё обилие серебристых нитей, расходящихся во все стороны, словно паутина. Несколько секунд я оторопело разглядывал незнакомое плетение, пока, наконец, не сообразил, что оно мне напоминает. Панцирь черепахи. Если раньше я искал поводок, хозяина или какой-либо управляющий элемент, то сейчас осознал, что Тортугас создал всю систему внутри себя, по сути, переваривая сестру.