А теперь еще один вопрос. Самый важный. Если бы я, к примеру, ухитрился оказаться в Берлине, смог бы я добыть что-то, какие-то документы, подтверждающие вероломную подлость Гитлера? Хрен его знает. Но с другой стороны, попытка не пытка. В отличие от всех остальных я точно знаю, какие доказательства искать. В том плане, что я знаю на сто процентов, к чему именно готовится Гитлер. Ни один современный разведчик, ни один шпион не понимает этого. Они если и добывают информацию, то наугад. Вслепую. Ищут черную кошку в темной комнате. А я… Я точно знаю, как эта кошка выглядит…

— Реутов, ты слушаешь? — Недовольный голос Шармазанашвили буквально выдернул меня из размышлений. Будто ледяной водой окатили. Настолько сильно я увлекся своей теорией.

— Конечно! Очень внимательно. — Я попытался взять себя в руки, хотя получалось у меня с трудом.

Просто в моей голове вдруг появилась безумная мысль. А вдруг? Вдруг именно я смогу сделать это, лишь по той причине, что мне известно больше, чем кому-либо. По той причине, что я, пусть приблизительно, но наверняка понимаю, что именно надо искать. Всего лишь дело за малым. Мне нужно попасть в Германию в роли резидента. В восемнадцать лет. Твою мать…

По окончанию Школы мне будет всего лишь восемнадцать. Уже понятно, чекисты нашей особой группе отводят какую-то свою роль. Вряд ли нас спокойно отправят за границу полноценными разведчиками. По крайней мере, так быстро. Слишком молод. А мне надо. Мне необходимо непременно этого добиться. Это хоть и маленький, крохотный, но всё-таки шанс.

Я должен попасть в долбаный Берлин! И не только потому, что подобное развитие событий позволит оказаться в стороне от основной мясорубки. Оно даст возможность хотя бы попробовать избежать того ада, который предстоит пережить моей стране.

— Так вот…– Продолжил Шармазанашвили. — В этот тяжёлый момент, к сожалению, некоторые из наших товарищей утратили правильные ориентиры. Сбились с пути. Товарищ Ежов, который, как ты знаешь, верой и правдой нес врученное ему знамя борьбы с предателями и врагами…Его поведение, его действия сейчас вызывают много вопросов. А он, между прочим, народный комиссар внутренних дел! Он, как никто другой, должен быть крепок в своих убеждениях и точен в своих поступках…

Директор замолчал, нахмурившись. Видимо, ему никак не давало покоя выражение моего лица. А я, хоть убейся, не мог сосредоточиться и взять себя в руки. Те мысли, которые внезапно сформировались в моей голове с одной стороны меня пугали, а с другой — вдохновляли. И это просто выбивало почву из-под ног.

Я же не герой ни разу. Я не долбаный спаситель. Не супермен. Меня всегда в первую очередь интересовала только своя жизнь. Чтоб мне было хорошо и спокойно. Какого же черта я на полном серьезе стою и обдумываю перспективу спасения целой страны, блин.

Но при этом, одна только мысль:’ А вдруг получится?’ вызывает в моей душе неимоверно сильное желание действовать. С хрена ли я вдруг стал таким патриотом? Готов пожертвовать жизнью, что ли? Я попытался осознать свои внутренние ощущения. Реально готов? И с ужасом понял, да!

Поэтому Шармазанашвили я, конечно, слушал, но не особо вникал в смысл его слов. Черт с ним, с Ежовым, с чекистами, со всей этой братией… У меня тут крыша поехала!

— Реутов, такое чувство, будто ты витаешь где-то в облаках…– Директор школы не скрывал своего недовольства.

— Ни в коем случае, товарищ капитан государственной безопасности! — Гаркнул я и вытянулся в струнку.

Черт…надеюсь этот припадок любви к Родине у меня пройдет. Надеюсь, я начну мыслить адекватно…Иначе, хрен его знает, к чему все приведет…Может, это у меня дедушка где-то в глубине подсознания ерундой мается? Может, это его желания я принимаю за свои? Хоть бы, хоть бы… Тьфу-тьфу-тьфу…

— О чем я сейчас говорил? — Шармазанашвили прищурил один глаз.

— О товарище Ежове и о том, что он уронил вверенное ему знамя!

— Ну… — Директор Школы поморщился. — Ты, конечно, слишком буквально все понял, однако, если в общем, то да. Тогда давай перейдем непосредственно к самому главному. Мне нужно, чтоб кто-то приближенный к наркому рассказал подробности о каких-то его деяниях. Понимаешь? Кто-то значимый, имеющий вес не только в глазах товарища Сталина, но и заслуживший доверие всей партии.

Видимо мой вид из задумчивого превратился в удивлённый, потому что директор Школы тут же кинулся пояснять свои слова.

— Товарищ Сталин все видит, но он верит, что нарком одумается. Остепенится, так сказать, возьмет себя в руки. Однако есть люди, которые прекрасно понимают, если яблоко сгнило, его не сделаешь снова свежим и съедобным. Заместитель наркома…

Шармазанашвили еще не успел договорить, а я уже понял, чью фамилию сейчас услышу. Ну, конечно! Это же было понятно с самого начала. Лаврентий Павлович…Король умер, да здравствует король! В данном случае — король чекистов.